Понятия не имею, какую чакру она бы предпочла. Четвертую. Пятую. Я в этом не разбираюсь. Мы танцевали в бразильском клубе, который она нашла, когда мы еще не встречались, и который очень ей нравился. Я старался следовать ритму, и чтобы не думать о нем пытался слиться с музыкой, пропустить ее через себя. Говорят, что так и нужно делать, но я думал только о ритме и, в итоге, терял его. Но как бы мы, испанцы, не любили музыку, она не учит нас активировать чакры. Тем самым, меня ничуть не интересовало, что говорила Бланка на эту тему, поскольку эту свою беду я разделял вместе со всеми. Тем не менее, за время наших отношений Бланка могла заставить меня почувствовать себя полным нулем в области танцев и ощутить полную раскоординированность движений. Она настаивала, чтобы мы практиковались во всем наборе, так называемых, национальных танцев, типа фламенко, который она просто обожает. А мне нравилось слушать музыку вместе с ней, и с этого момента я на какое-то время увлекся всем этим и даже отличал фанданго от сегидильи. [прим: фанданго — испанский народный танец, исполняемый под пение в сопровождении гитары и кастаньет; сегидилья — испанский народный танец, исполняемый под пение в сопровождении гитары и кастаньет]. Тогда меня не особенно интересовал ход времени, вернее, интересовал, когда она была со мной. Меня интересовала сама Бланка и все, что было интересно ей, потому что в танце она говорила мне что-то о себе так, словно фламенко принадлежал ей, словно Моренте или Кармен Линарес рассказывали о ней в песнях, раскрывая мне секретные формулы, как же снова обрести ее, как приблизиться к ее неприступной душе, в которую я, порой, заглядывал, и мне, как дьяволу, хотелось забрать ее. [прим: Энрике Моренте — испанский певец, исполнитель фламенко; Кармен Линарес (Кармен Пачете Родригес) — испанская певица, исполнительница широчайшего спектра фламенко и национальных песен] Но я не дьявол. Лукавый, похитив душу, удирает прочь. Он знает, что вынужден бежать с этим грузом, как можно быстрее, потому что душа захочет немедля вернуться в свое тело, или тело станет требовать свою душу. Так и Корина захотела вернуться к своей семейной жизни и не связываться со мной. Да, я не был дьяволом и не прятал как можно дальше украденные на бегу души. Думаю, это связано с излишним проявлением моих чувств, но я могу и ошибаться. Я плохо разбираюсь в каких-то вещах, и это один из моих недостатков, причем крупных. Сейчас я понимал, что мне не хватало хитрости и изворотливости. Вольно или невольно, желая того или нет, но я всегда держу карты открытыми.
Мы танцуем и пьем, в особенности я. В конце концов, я изрядно накачался, так что мне удалось не думать о ритме и не обращать на него внимание. По словам Бланки я приспособился к фонограмме. Когда эту развалюху (а это была не более чем древняя, маленькая дискотека с хорошей музыкой и славным кайпиринья [прим: кайпиринья — бразильский алкогольный коктейль, который готовится из кашасы, лайма, льда и тростникового сахара]) стали закрывать, мы с Бланкой пошли к ней домой и спали вместе. Я очень смутно помню и не скажу точно, занимались ли мы любовью, поскольку не придавал этому никакого значения. Я помню только, что мы целовались, и поцелуи Бланки, которые прежде так нравились мне, теперь меня разочаровали, потому что это были не Коринины поцелуи. Я искал, но ничего не находил в них. Они были равнодушно-бесчувственными, в них не было ни страсти, ни любви; эти поцелуи заставляли меня лишь еще больше тосковать о моей румынской возлюбленной. Я хотел быть человеком, который может отделить секс от любви, рассматривая его, скорее, как некое гимнастическое упражнение, но я никогда не был таким человеком. Мое тело не имеет иной жизни, отличной от моей, поэтому я не испытывал удовольствия от перспективы секса с Бланкой. Теперь для нас все было слишком поздно. Мы возвращались к тому времени в нашей общей стране, срок действия визы в которой уже истек. Тем не менее, было приятно проснуться в объятиях Бланки, и с жуткой головной болью с похмелья принять душ в ее ванной, стоя под напористыми струями воды, потому что все в ее квартирке было превосходным, таким милым, аккуратненьким, и к тому же, чудесно работало. Словом, все было под стать ей самой.