По дороге в магазин, стоя в метро в мятой и несвежей вчерашней рубашке, я подумал, что незадолго до смерти моего отца Сантьяго Аусерон ушел из группы “ Radio Futura” и стал называть себя Хуан Перро. Я достал несколько дисков кубинской музыки, которые имели большой успех, но не входили в число моих любимых. Я ведь уже упоминал о своей проблеме с ритмами тропиков и карибов. Я не могу станцевать даже болеро, не говоря уж о перрео или сальсе. Самое интересное заключалось в том, что уйдя из “Radio Futura”, Аусерон объединился с Кико Венено, и, благодаря этой дружбе, в свет вышел диск под названием “Échate un cantecito”, который я прослушал еще до того как его выпустили на кассетах. Сразу после смерти отца, я стал с еще бóльшим рвением слушать музыку. Она единственная смягчала и приглушала боль, но это не имеет к делу никакого отношения. А дело, собственно, в том, что в метро я подумал, что мне хочется, чтобы мой друг, как Сантьяго Аусерон (а лучше женщина, такая как Бланка), помогли мне выудить из самого себя все самое лучшее и идти своим путем, тем, которым я иду, но лучшим, чтобы стать таким, как большинство людей. Кико Венено сделал шаг от своих предыдущих, более резких, дисков к имевшему большой успех диску “Échate un cantecito”, этакий плавный, естественный переход, который он проделал со своим товарищем. Я хотел бы того же для себя — спокойной, размеренной, упорядоченной перемены, сложившейся в моей голове: покупка магазина, отношения с Кориной, мое постепенное преобразование. Вот только кто будет моим Хуаном Перро или Сантьяго Аусероном? Бланка? Она уезжает. Хосе Карлос? Он славный малый, но слишком занят своими делами. К тому же, на самом деле он был таким же обалдевшим как и я от повседневной рутины и помешанным на работе. Неделю за неделей он топтался на месте в своих любовных отношениях, не делая ни единого шага ни вперед, ни назад. Корина? Корина, прикинь. Нет, не Корина. Я был один. У меня не было друга, который придет мне на помощь, укажет дорогу и подтолкнет вперед.
Сегодня вечером я погулял с Паркером и рано лег в постель. Племянники еще чистили зубы в ванной, решительно отказываясь ложиться спать и препираясь с сестрой, чтобы она дала им посмотреть какую-нибудь вечернюю телепрограмму. Читать мне не хотелось, и я лежал в кровати, тупо глядя в потолок. Эту комнату родители обустроили для меня, когда я был еще ребенком. Та же самая комната, и тот же самый потолок. Конечно, сама комната имела теперь другой вид: письменный стол, вращающееся кресло, книги в этажерке; поменялся цвет стен, потому что те пестрые, цветастые обои я содрал сто лет назад; детские занавески заменили на шторы, а стеганое одеяло — на кретоновое покрывало. Словом, все было другим. До сегодняшнего утра я думал, что тоже менялся, что время делало свое дело, но сейчас, вечером, я уже не был так уверен в этом. Я поднялся, открыл ящик с виниловыми пластинками и достал из него одну. Затем я включил проигрыватель и с величайшей осторожностью опустил иглу проигрывателя на бороздку пластинки. Зазвучала чудесная мелодия со всеми ее переливами: “Еще одна ночь, когда я не сплю, еще одна ночь, когда я в растерянности… Весело звучит старый рояль за зеленой дверью…”
Лежа рядом с моей кроватью, Паркер внимательно смотрел на меня своими влажными черными глазами. Я почувствовал к нему необычайный прилив любви и нежности. Они буквально переполняли мою грудь. Я улыбнулся псу и, не сумев сдержаться, задал ему вопрос: “И что мы из себя здесь представляем?”
19. Возвратиться к семнадцати годам
Целую неделю я бессознательно бродил как неприкаянный с единственной мыслью в голове — как пережить нескончаемо долгий день, дождаться наступления ночи и забыться сном. Дети во многом мне помогали. Я понял, что, благодаря сестринским любовным неудачам, я получал удовольствие от близости трех своих племянников, чего нет у других людей. Дети спускают тебя с небес на землю, ты меньше паришь в облаках и крепче стоишь на тверди земной, а в такие дни, какие выдались у меня, лучше вообще не отрываться от земли. Наступили выходные, и все дети разъехались кто куда, каждый со своим отцом — вещь, добиться которой совсем непросто, поскольку, как правило, выходные в рабочих графиках всех троих папаш, совпадают крайне редко, особенно, если учесть, что один из парней — аргентинец, и приезжает сюда из родной страны только тогда, когда ему заблагорассудится, как говорят жители Буэнос-Айреса. В пятницу в доме стало тихо, и я ощутил ужас пустоты, нависшей надо мной. Покумекав, я разработал план под названием “сядь на велосипед”. В воскресенье, одевшись сообразно намеченному плану, в солнцезащитных очках и шлеме я спускался по лестнице с велосипедом в руках. В лифт велосипед не помещался. По пути я столкнулся с нашей соседкой Фатимой; она как раз запирала дверь своей квартиры на семь замков, чтобы направиться к мессе.
— Здравствуй, Висенте, раскрасавец.
— Доброе утро, Фатима.