Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов

Как мастер абсурдистской литературы Каммингс выступил также, опубликовав в 1929 году небольшой альбом литературно-живописных скетчей «Без названия» (A Book Without a Title). Он составлен из восьми глав, каждая из которых иллюстрирована графическим рисунком. Тема этой книги — сама книга. Автор рассказывает историю, в которой нарушаются законы обывательской логики. Иллюстрации также дискредитируют какой-либо отчетливый смысл. Целью Каммингса здесь является игра с читателем и призыв к нему задуматься о том, что такое вообще история и как она строится. Отношения автор-читатель здесь ставятся с ног на голову: читателю предоставлено право наделять любые фрагменты текста или любое изображение какой угодно смысловой связью. Читатель должен забыть свои традиционные представления о том, что такое книга, и перестать искать единственно возможное значение слов и образов, из которых она составлена. Внимание должно быть обращено на сам язык, на его видимость и невидимость, говорливость и молчаливость. В этой связи книгу «Без названия» сопоставляют с «Поминками по Финнегану» Джойса и «Становлением американцев» Г. Стайн — двумя выдающимися англоязычными модернистскими нарративами, в которых проблематизируется сама идея нарративности. Хотя, в отличие от Стайн и Джойса, Каммингс, кажется, просто хотел развлечься и пошутить. Что у него замечательно получалось даже и в более серьезных обстоятельствах…

Суперобложка первого издания романа «Поминки по Финнегану» Дж. Джойса (Нью Йорк, 1939)

2. А(д)вантюрные приключения в Стране Советов

В 1920-1930-х гг. Э. Э. Каммингс много путешествует по миру с частыми остановками в Париже, где он в качестве поэта и художника участвует в жизни парижского авангарда. В начале 20-х во французской столице проживают многие из его соотечественников-писателей — Э. Хемингуэй, Ф. С. Фитцджеральд, Э. Паунд, Дж. Барнс, А. Маклиш, Э. Пол, Г. Стайн, Дж. Дос Пассос. Там издаются их книги, там развивается деятельность по изданию журналов «трансатлантического авангарда»[7]. Каммингс вступает в дружеские и творческие отношения с парижской артистической и поэтической богемой. В 1922 году он знакомится с Луи Арагоном — на тот момент одним из лидеров дадаизма и сюрреализма во Франции. У них обнаруживается много общего — и в части левых политических взглядов, и в части настроенности на революцию слова в поэзии. Арагон вместе со своей русской женой Эльзой Триоле в 1930 году совершает первую поездку в Советский Союз для участия в конференции революционных писателей в Харькове. Об этой поездке зимой и весной следующего года Арагон много беседует со своим американским товарищем, склоняя его к собственной поездке в обитель коммунизма.

Хотя молодой Каммингс всегда больше интересовался искусством и революцией искусства в модернизме, чем политикой, он все больше и больше проникался симпатией к большевизму, о чем немало спорил с отцом, приверженцем более консервативных взглядов. В своих письмах родителям 1918–1920 гг. он с воодушевлением писал о забастовках и протестах в Нью-Йорке и новостях о русской революции.

С. Чехонин. Суперобложка второго русского издания книги Дж. Рида «10 дней, которые потрясли мир» (М., 1924), с предисловием Н. Ленина (sic!) и Н. Крупской. Дж. Рид был очевидцем Октябрьского переворота в России. Выйдя в США в 1919 г., книга за год выдержала 4 издания, а комплиментарный взгляд автора немедленно был использован в советской пропаганде

Если первоначально в Октябрьской революции американские интеллектуалы услышали призыв к альтернативе капиталистическому строю, то к 30-м годам многие уже ищут в большевизме спасение — наступившая Великая депрессия заставляет их поверить в «светлое будущее», маячащее на востоке Европы. Характерна позиция американского историка и писателя Р. Фюлеп-Миллера, автора книги о большевизме 1927 года: «Проблема большевизма выходит далеко за пределы узкого горизонта политических симпатий и антипатий. Принимать его или отвергать — значит отвергать или принимать всю европейскую культуру. Претензия большевизма в том, что он может немедленно и незамедлительно осуществить все незапамятные цели человеческих устремлений, все то, к чему стремились мыслители всех времен, что мученики демонстрировали своим примером в жизни и смерти — то есть искупление и человеческое счастье. Его учения предлагают не смутную надежду утешения в другом и лучшем мире будущего, а заповедь непосредственной и конкретной реализации этого лучшего мира здесь и сейчас»[8]. Большевизм, согласно этому мнению, ознаменовал собой радикальный перелом во всей человеческой жизни со всеми ее основополагающими ценностями и интересами. Несмотря на последовательно и объективно критические выводы, к которым приходит американский историк, сам воочию наблюдавший происходящие в России события, общий пафос подобных трудов конца 20-х годов был направлен на осознание масштаба коммунистического эксперимента и его значения для человечества.