Читаем Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов полностью

Бесчадие ставит на якорь борца с затворством; он в своей стихии, его ценные вещи пропали. Само начинает разговор. Русский равняется английскому равняется квадратному корню из минус 1. Французского нет у него; немецкий у меня забыт. Но мы сделаны оба (по счастью) из одного жеста (и как-то явно мой компаньон gentil[115] — между прочим, знает в тысячу раз больше про Америку, чем я знаю или когда-либо узнаю). Выражает не просто одобрение дому для рабов. Особенно воодушевлен ее «озерами» и тронут ее «горами». Также лицезрел, в течение полутора месяцев, бесчисленные великие города-невеликие фотокарточки с видами которых он не просто с готовностью предъявляет (и тут мы общаемся в проходе, пока быльевщик сваливает простыню и чахлое одеяло на каждую из спальных полок) посредством совершенно необыкновенного портфеля. Пребываю (не просто с облегчением) в этом настроении и выходя из этого настроения, начисто натуральная серьезность; мягкий: четкий; энергичный: он — чем-то напоминая ребенка и совершенно непохоже на инфантильного человека — состоит и сложен из сложной простоты. (И

Сидя на террасе окурков[116], заявляю «je vais faire un petit voyage en Russie»[117]… Ларионов[118] вертится взад-и-вбок — «Вуу?»… «Moi»[119]… Его глаза напрягаются; недоуменно его большое лицо выдвигается вперед: крутясь изливает акробатические звуки на Гончарову[120], которая вскакивает; таращится — «Vous?»… «Moi»… Боль скапливается в ее глазах; провал (память) вздымается наружу как хотел… отдыхая, ее жизнь до чего же более чем спокойно подтверждает, Вы правы: Весна только там, нигде больше.) — И

несвет от вдребезги разнесенного фонаря колеблется потихоньку сквозь мерзость запущения, сквозь одну («смотри») открытку с видом Топики[121] (сквозь бредущего сурового немужика грязно которого с другим нестарым усталым мужиком бесчадие поглощает) сквозь еле жестикулирующие едва руки. Непоезд подрагивает медленно. Последняя сигарета: и Америка возвращается в свой портфель. «Для разнообразия, только и всего». Я беру нижнюю, для разнообразия. Холодно (даже через Затвор) просто для разнообразия.

Вт.[122]

Выжили? въезжали? Когдакуда? — Ах, еще не поздно для завтрака (кричит, весело пошатываясь около своего встречателя и излучая в заросший космос полей и лесов, швейцарец) ведь у нас «un heure de retard»[123]. Я устремляюсь к оленям в снегу (пробуряя пугающе-гигиеничный спальный вагон полный американцев) и вскоре сталкиваюсь с черной рубашкой, без галстука; запачканный унылый костюм: волосы назад гривой — точь-в-точь Троцкий. Также шумно поедающая сидит парочка по видимости из Кембриджа, Масс, но на деле из СССР дамочек, с лошадиными зубами и взлохмаченными кавалерами; эта несимпатичная группка на самом деле кажется почти более чем механически оживленной (Да вы что, разве la régime soviétique[124] вручает всем особо уродливым немужикам отпуск?) А чай хорош.

Спустя какое-то время после изрядного заточения (в ранее упомянутой отполированной дрема-машине 1-го класса — оба конца были заперты могучими ключами ввиду опасной близости станции; опрятный немец норовил залезть на такой даже более усердно, чем я норовил вылезти) «доброе утро» любезно говорит мой фотооткрыточный русский. «Доброе утро» говорю я… «Besetzt»[125] увещевает русский (пока пытаюсь Нный раз) после чего быльевщик — карты ему в руки — хватает меня за плечи, вальсирует меня к другому концу вагона, тычет, приседает, машет, подмигивает, где-то-тамствует… Между прочим, Г-н швейцарец собирается внести одну важную коррективу: он непростительно ошибся: оказывается, наш беспрекословно невинный и неоспоримо превосходный поезд все-таки не опаздывает (как такое могло быть, товарищ?). Нет; с зимним временем покончено (что объясняет до сих пор странный факт, что круглый австрийский сотрапезник вынудил меня перевести часы на 2 часа вперед). «Pays magnifique, n’est-ce pas?»[126] кричит встреченный. Правду говоря, цинично отвечаю я, это напоминает мне о — он ушел: его встречатель выманил его опять… очевидно я пахну буржуа

поезда. Бесполез (д) ность поезда Растягивается, беспо (л) ездность поезда растягивается В. беспоездность поезда растягивается в Бесконечность. Беспо (л) ез (д) ность Поезда Растягивается В Бесконечность исчезает!

москва?

Перейти на страницу:

Все книги серии Avant-garde

Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов
Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов

В книге собраны тексты, связанные с малоизвестным в России эпизодом из истории контактов западной авангардной литературы с советским литературно-политическим процессом. Публикуются избранные главы из романа «Эйми, или Я Есмь» — экспериментального текста-травелога о Советской России, опубликованного в 1933 году крупнейшим поэтом американского авангарда Э. Э. Каммингсом (1894–1962).Из поденных записей странствующего в советской преисподней поэта рождается эпического размаха одиссея о судьбе личности в тираническом обществе насилия и принуждения. На страницах книги появляются Л. Арагон и Э. Триоле, Вс. Мейерхольд и 3. Райх, Л. Брик и В. Маяковский, Н. Гончарова и М. Ларионов, И. Эренбург и Б. Пастернак, Дж. Джойс и Э. Паунд. Впервые русский читатель узнает о замалчиваемом долгие десятилетия образце испепеляющей сатиры на советское общество, автором которой был радикальный американский поэт-авангардист. Издание снабжено обстоятельной вступительной статьей и комментариями. Книгу сопровождают 100 иллюстраций, позволяющих точнее передать атмосферу увиденного Каммингсом в советской Марксландии.

Коллектив авторов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза