Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов

склонившийся, тактичный оркестратор траура заглядывает сквозь Затвор, при спускающемся мне. Почти ребенок (носильщики эти почти дети) кивает мне. Входим в амбароподобную постройку: типа ИМКА[101], набитую битком хромым зловонием и нескончаемостью; на одной боковой стене beaucoup[102] полотна обрамляет цветной портрет Ленина. Рядом со мной, у судной стойки, мой швейцарец. Я помогаю ему закрыть большие яркие саквояжи: Внутри них — как минимум дюжина одеял, какая-то еда, куча загадочных приспособлений — и почти над всем — разбитое зеркало. Он, исчезаючи, переводит пару русско-немецких фраз. Что это? спрашивают меня лениво. Журналы, отвечаю я правдиво. Их проверят политцензоры бормочет допрашивающий меня школьник-переросток. Время зевает. Журналы вяло просматриваются невозмутимым кругловатым безбритым парнем; небрежно передаются школьнику-переростку, лениво который сует их мне. Ваш паспорт! Вот (с, там где «Виза», тщательно вырисованными забытыми стереть их русские слова «уборная» и «сукинсын»). Это что? Пишущая машинка. (Кто-то делает отметку о существовании машинки). Время вздыхает. Что у Вас здесь? Кофе. И т.д., ад инфин.[103], время идет спать. В конце концов кто-то невзначай заговаривает про деньги. Много тыкают. Прохожу под санта-клаусно-красными[104] знаменами, чтобы обследовать микроскопическую щель в нововымощенной стене; за щелью качается чье-то кричащее время от времени лицо: французский, немецкий и польский недостаток пропадает, возникает какой-то шмоток бумаги и нечто грязно-продолговатое с парой каких-то таинственных дисков (а теперь Маркс одари меня, чтобы писанина сделалась квитанцией и чтобы квитанция стала тем, касательно чего мне преподали урок мои парижско-американские просоветские знакомые — Ужасы непопадания, или утраты, Заявление о таком-то кол-ве капитала, ввозимом при себе — лучше спрашивай). Спрашиваю, даже по-русски, и по-доброму человечек успокаивает, махая как в замедленной съемке. Нужно ли предъявлять дорожные абчеки? Угрожаю. — Нетнетнетнетнет оцепенело отвечает он. И ничего, даже и, не происходит. Но бросаю взгляд на то что появляется вместе с бумажкой: какие потертые-почти поблекшие… какие потертые, будто уснувшие, безденежные деньги! Неужели эти коврикоподобные продолговатости принимают себя всерьез? В этом диске из мишуры — молот и серп, удовлетворенно обнимающиеся. Почти ребенок подталкивает меня; я явно должен идти, но он не дает багаж. «Par ici?»[105] шепчу на внезапно неисчезающего швейцарца. Идите куда-нибудь и делайте что-нибудь мой взбудораженный со-страдалец жалуется на нескольких языках одновременно. Что-нибудь? — ох, билет, отсюда в Москву: иду и делаю: но какой же безбилетный этот билет! И тут, во дреме шествуя, после всей чепухи, сквозь ворота

неумолимо порхнула волшебная палочка; и как по волшебству мир вдруг начал разлагаться: где есмь я?