Приют горной девы (СИ)

— Жак сказал, что собирается убить вас за то, что помогли мне. Он и меня убить хотел, но мне удалось сбежать. Я так боялся, что с вами что-то случилось! Так боялся опоздать…

— Какой ты нежный, Ханс, — насмешливо сказал раненый. «И откуда у него силы на иронию?»

— Заткнись! Тебе слова не давали, предатель чёртов. Я даже подумать не мог, что ты сдал нас французам. Из-за тебя наши ребята…

— Поделом вам всем. Ненавижу вас, нацисты проклятые, вы убили мою семью… — судорога исказила его лицо. Он застонал и прикрыл глаза.

— Надо обработать его рану, — девушка сделала шаг к поверженному и едва не потеряла равновесие. Оказавшийся рядом немец аккуратно её поддержал.

— Опять вы за своё? — укоризненно произнёс он. — Вам самой угрожает опасность, а вы о других печётесь. Даже о врагах.

— Он уже не враг, а несчастный человек, но вы правы: сейчас и в самом деле надо подумать о другом. Тебя Ханс на самом деле зовут?

Неожиданным был последний вопрос, как и «ты», вдруг сорвавшееся с её губ. В тепле его объятий растворялись все беды и проблемы, но на Азмарию в упор смотрел Аншель — её совесть, и девушка отстранилась.

— Да, моё настоящее имя – Ханс, — он собирался почесать затылок, но наткнулся на шапку и так и застыл в этом положении. — Простите меня. Вам, наверное, неприятно говорить со мной, но…

— Я давно знаю, что ты немец.

— Тогда почему вы меня не выгнали в те дни? Впрочем, я начинаю понимать: если вы даже готовы помочь человеку, который только что пытался вас убить…

— Так велит моя религия, — она улыбнулась.

— Но как вы узнали, кто я на самом деле?

Настала её очередь краснеть.

— Письма в рюкзаке, они были написаны на немецком, а ещё пистолет и ваше странное поведение…

— Значит, вы всё-таки осматривали мои вещи? — он тоже улыбнулся.

— Угу, да простит меня Бог.

— Ой, — он стукнул себя по лбу. — Мы всё разговариваем, а надо спешить. Скоро сюда придут другие, и я должен успеть увести вас в безопасное место.

Боль в ноге вновь дала о себе знать, и девушка порывисто вздохнула.

— Бери Аншеля и уходи. Я, к сожалению, не смогу пойти с вами, — она приподняла край юбки, показывая рану.

Немец нахмурился и сжал кулаки.

— Эти изверги в вас стреляли… Азмария, не переживайте, я вам помогу! Мы сможем уйти все вместе, — его лицо осветила надежда, похожая на лист бумаги, охваченный огнём.

— Ты сам-то веришь в это?

— Азмария, мы выберемся! — воскликнул молчавший до этого мальчик. — Ты не можешь остаться здесь одна!

— Нет, ничего не получится. Ты ведь и сам понимаешь это, Ханс-Луи. До ближайшего поселения идти несколько часов, если не больше, а выбираться надо быстро. Я буду вам только обузой.

— Не говори так! — хором воскликнули мальчик и мужчина.

«Они подружатся, я сделала правильный выбор».

— Если останусь, пострадаю я одна, а если вы возьмёте меня с собой, погибнем мы все. Я хочу, чтобы ты спас Аншеля, Ханс.

— Но я не могу оставить тебя здесь! — слёзы заволокли пепел в его глазах.

— Не плачь, всё будет хорошо. Не в этой, так в будущей жизни, — она мягко коснулась его руки.

— Надеешься, что Бог спасёт тебя? Но Он даже сына своего с креста не снял. Азмария, пожалуйста!..

— Прошу, спасти Аншеля.

Он быстро прошёлся по комнате, словно надеясь обнаружить выход в другую счастливую реальность, но, видимо, не нашёл и коротко сказал мальчику:

— Идём.

— Что?! Нет, я не пойду! Я никуда не пойду без Азмарии! Отойди! — он замахал на него кулаками.

— Аншель, тебе надо уходить, — настойчиво сказала монахиня.

— Нет, не пойду! Это всё ты, ты виноват!

— Перестань, Аншель, успокойся. Со мной всё будет хорошо, — она обняла его и погладила по кудрявым волосам, которые так любила расчёсывать. — Слушайся Ханса как слушался меня, — добавила она чуть тише. — Уважай его. Или ты хочешь остаться с теми, кто стрелял в меня?

— Нет, конечно же, нет!

— Значит, уходи сейчас, — она развернула его к немцу. — Ты уж береги его, Ханс.

— Обещаю, — кивнул он и, чуть помедлив, сделал шаг в её распахнутые, словно для распятия, руки.

Он уходил, не оборачиваясь, сильной хваткой тащил мальчика за собой. Ребёнок наоборот постоянно оглядывался, лицо его распухло от слёз, и, чтобы хоть как-то его приободрить, Азмария до боли растягивала губы в улыбке.

Лишь после того, как они скрылись за поворотом коридора, она осела на пол.

Что-то тягучее и ноющее изгибалось в глубине ноги, как старая велосипедная спица. Девушка закусила губу и, собравшись с силами, подползла к раненому. Он почти не дышал. Липкая кровь пропитала его куртку и разлилась по доскам вокруг.

Азмария положила его голову себе на колени и гладила по угольным волосам до тех пор, пока не пришлось навсегда закрыть его веки. Молитва, которую она всё это время пела, оборвалась глухими рыданиями. Мертвец и исходивший от него железный запах были слишком явным напоминанием о том, что вскоре ждёт её саму. Она знала, что Жак не оставит её в живых.