Приговор приведен в исполнение...

Второй патруль при свете одинокого керосинового фонаря «летучая мышь», чудом уцелевшего на улице, узнал Осипова в лицо, тоже пропустил с миром.

Прохлада наконец-то благословила спящий город. Осипов вылез из фаэтона, небрежно поблагодарил возницу и, с маузером в руке, дошел до своего дома. Распахнул окна. Слабый ветерок впорхнул в комнаты.

Он зажег двенадцатилинейную керосиновую лампу с розовым бордельным абажуром, конфискованную у кого-то из «бывших». Оконные проемы налились чернотой. Зато комната стала уютной, симпатичной. Настроение у хозяина квартиры было хорошее. Правда, пришлось немного претерпеть от долговязого дружка. Но и он, Осипов, не остался в долгу. Что ни говори, а Бейли всего лишь майор. И никогда ему не стать военным министром. И вообще... Господин Шуберт прекрасно придумал, выставив целую батарею бутылок. Сейчас можно и поразвлечься.

Осипов распаковал сверток, вынул две коньячные бутылки, баночку икры, пару лепешек. Как обычно, уселся в кресле возле трюмо. Он любил смотреться в зеркало. Он себе нравился. Лицо продолговатое, энергичное. Смуглая кожа. Глаза выразительные, твердый взгляд. И усики к месту. Вот только возле уголков губ две резкие складки. На молодом лице они не к месту. Придают жестокое выражение.

Он откупорил бутылку, вскрыл банку с кавьяром, намазал на лепешку икры. Чокнулся с своим изображением:

— Твое здоровье, Костя!

— Твое здоровье!..

К черту английские церемонии!.. Вот это по-нашему. Саданул залпом стакан коньяку — и порядок. Знакомый шумок в голове, приятные мысли...

— Что, Костя, — заговорил он, обращаясь к своему зеркальному отражению, — кажется, впереди твой Аркольский мост?.. Когда-то молодой генерал под градом картечи перебежал Аркольский мост со знаменем в руках. Перебежал — и вошел в бессмертие. Наполеон Бонапарт его звали. У тебя имя и фамилия не столь звучные. Но ведь звучность фамилии обретают благодаря их носителям. Цицерон!.. Звучит. А что есть «цицеро» по латыни?.. Горошек. Какой-то Горошкин!

Налил еще полстакана. Выпил. Аппетитно закусил икоркой. Шельма Шуберт!.. Умеет принять гостей. Когда стану военным министром... К чертям!.. Стану диктатором, призову Шуберта в советники. Заслуживает.

Он любовался собой в зеркальном отражении. Китель подогнан. Портупея на оба плеча. Маузерная коробка полированная, серовато-бежевого тона. А ты ничего себе парнишечка! Только слишком уж молод. Ну и что? Бонапарт тоже был молод!

Выпил еще... Еще... И погрузился в фантасмагорические мечты. Реальная жизнь смешалась с фантастическими образами. И так хорошо на душе!

...Заштатный городишко Орск, который, как и когда-то Тамбов, «на карте генеральной кружком отмечен не всегда». Учитель в церковно-приходской школе прозвал отца Калито́й. Он, Константин Осипов, долго не ведал, что это за словцо такое — «калита́». В гимназии узнал. Отец действительно оправдывал прозвище. Осиповых было несколько братьев. Отец потихоньку-полегоньку прибрал земельные наделы братанов. Стал на ноги. Подучился малость и отправился в Ташкент на поиски фортуны.

Стал подрядчиком топографической группы. Ездил на съемки. Работали профессиональные топографы. Отец же был вроде импрессарио. И к его рукам очень крупно прилипали казенные суммы. Обжился, обзавелся. Определил его, Костика, в гимназию.

Грянула война, и выпускник гимназии Константин Осипов смекнул: «Настало время делать карьеру. Нет, не надо очертя голову лезть под пулеметные губительные струи. Надо делать карьеру!»

Осипов налил еще полстакана. Заговорил со своим изображением.

— Друг мой дорогой... Ты мой единственный друг. Вот послушай... Быть бы мне кабатчиком, кем был отец, когда встал на ноги, или топографом?.. Кукиш!.. Впервые я ощутил свою исключительность в гимназии. Было мне четырнадцать лет. К дому нашему прибилась голодная бездомная собачка. Рыженькая, ласковая. А я вдруг ощутил впервые позывы власти. Я взял собачонку. Привязал ей на шею кирпич. А она лизала мне руки. Но я претерпел сбивчивые чувства. Оттащил ее на Салар и бросил в воду. И мне не было страшно. Напротив, я ощутил удовлетворение. Вот так я должен распоряжаться судьбами людей.

Он увидел, что изображение его в трюмо покачнулось, опустилось косо в кресло.

— Вскоре я узнал, что такими же развлечениями пробавлялся Иван Грозный. Великий царь. Мой характер!!! И тогда я уехал в Москву, выдержал экзамен при Московской Второй гимназии по программе для вольноопределяющихся. Был зачислен в пятьдесят пятый запасный пехотный батальон, а затем командирован в четвертую Московскую школу прапорщиков пехоты. Я старался. Очень старался. Давай выпьем, дружище, за мою звезду!

Выпили. Константин Осипов (он бледнел от выпивки) продолжал выкладывать душу своему «альтер эго» — второму «я»:

— Я ловко избегал отправки на фронт. Проявлял рвение перед начальством. В апреле шестнадцатого года меня произвели наконец в прапорщики. При очередном формировании маршевых рот изловчился получить назначение в Туркестан. Подальше от пуль, «чемоданов» и отравляющих газов.