Приговор приведен в исполнение...

Зинкин с интересом прислушивался к разговорам. Было просто любопытно, что волнует простых людей — солдат-фронтовиков, рабочих, местных жителей, ремесленников, дехкан.

— А что, братцы, — басил долговязый солдат в замызганном обмундировании и в фронтовой папахе, которую он не снимал, несмотря на теплынь, — правду говорят, что новый военком Осипов вовсе даже из бывших офицеров будет?

— Ну из офицеров! — подал голос рыжий веснушчатый солдатик. — Офицера — они разные бывают. Я вот служил у подполковника Топорнина Дмитрия Сергеевича. Артиллерист божественной милости. И до солдата пригож. На сторону революции перешел без раздумий. Душевный человек. Хучь спи с ним в обнимку — не обидит.

— В обнимку с бабой надо спать, а не с командиром. Эх, ты, деревня! — гаркнул какой-то остряк под громовой хохот толпы.

На ступеньку подъезда поднялся здоровенный дядя мрачного вида. Заговорил простуженным баском:

— Кто тут супротив Константин Палыча вякает, а-сь? Я тому говоруну очень даже свободно заместо головы чурбак с глазами присобачу!.. Я с им вместе в Скобелеве[3] служил. Прапор военного времени. А рази не известно, что курица не птица — прапорщик не офицер?

Вновь захохотала толпа, охочая до такого рода диспутов. Мрачный дядя продолжал:

— К солдатам нынешний военком товарищ Осипов относился как положено. Конечное дело, ни с кем из солдатни он в обнимку не спал, это я извиняюсь. Но порядок любил. А то, что перед начальством в струнку тянулся, так это разве грех? Дисциплина! А мы что, не «ели глазами начальство»?

— Верно!

— Давай мозгуй дальше, паря!

— А это верно, что он раньше в эсерах ходил? — крикнул узбек в полосатом халате.

— Ишь ты! — окрысился мрачный. — Откуда ты такой выскочил, юлдашок, а-сь?

— А оттуда, откуда и ты выскочил! — ядовито ответил узбек под взрыв безудержного хохота. Раздались изумленные голоса:

— Ну и отбрил. Ай да парень!

— И по-рассейски балакает запросто. Где научился?

— В России научился, — улыбался узбек, сам довольный ответом мрачному дяде. — В шестнадцатом угнали на тыловые работы. Русские люди и научили.

— Эй, ты, шайтан полосатый! — взревел мрачный дядя. — Какой такой Осипов эсер? Большевик он. А ежели что и было раньше... А чем тебе эсеры не потрафили, а-сь? Эсеры за крестьянство. Государство у нас крестьянское. Значит, и власть должна принадлежать крестьянам. Сколько эсеры царских министров и прочих сатрапов бомбами разлохматили... А-сь?!

— А большевики и за рабочих и за крестьян. А я вот, к примеру, рабочий человек. Живу в махалле Укчи, что означает квартал отливателей пуль.

— Да что ты, репей эдакий, ко мне прицепился! — вскричал вдруг мрачный плачущим голосом. — Вот и Осипов решил, что власть должна быть и у крестьян и у рабочих. По этой причине и подался в большевики. И как работает! Себя не жалеет. Мы вот здесь языком, как помелом, его помощники еще с бабами в обнимку спят, как вот тот рудой вояка со своим подполковником, а товарищ Осипов давно уже в кабинете думы думает! Это ж понимать надо. И лет-то ему всего ничего. Двадцати трех годков еще не стукнуло! Головастый товарищ.

Зинкин слушал солдат с каким-то странным чувством, похожим на зависть. Ну и популярность у нового военкома. Осипова не только солдаты хвалили. О нем хорошо отзывались его сотрудники, в Ташсовете и даже в ТуркЦИКе. Отличный организатор, требовательный к подчиненным, но не придира. Во время подавления мятежа кокандских автономистов проявил личную храбрость, после чего и выделился как активный деятель. Не сам же он занял пост военкома Туркреспублики! Его избрали на Пятом съезде Советов Туркестана.

Эй, Михаил, уж не завидуешь ли ты Косте?.. Не завидуешь. Ну и то ладно. Слишком молод для такого поста?.. Так ведь революция и делается энергией молодых. Лугин, к примеру. Тоже двадцать с небольшим!..

Толпа вдруг примолкла. Послышался цокот копыт, и у подъезда остановился экипаж, из которого легко, пружинисто выскочил совсем молодой, интеллигентного вида человек в наглаженном френче, щегольских галифе и до блеска начищенных сапогах. Темные волосы на косой пробор гладко прилизаны, на носу пенсне без металлических ободков. Вид холеный. Кто-то из толпы протянул ему руку.

— Здравия желаем, товарищ Ботт!

Ботт оказался свойским парнишкой. Руку-то он пожал одному, а поздоровался сразу со всеми. И еще пошутил:

— Что это вы, товарищи, никак до дому до хаты собрались? А кто же революцию защищать будет! Дядя?!

Послышались голоса:

— Столько лет дома не были. Подержимся малость за женок, переведем дух, и без задержки в Красную Армию.

— Это как кто. Кто до дому чешет, а вот мы с дружком именно в Красную Армию и желаем записаться!

— А из меня какой вояка, ежели я дважды ранетый в грудь, газами травленный да контуженый. Рад бы в рай, да грехи не пускают!