«Сука следила за нами. Она нас подставила».
Сунув трекер в карман, Марин повернулась, чтобы взглянуть на Стефани. С очень довольным видом.
А потом Марин помахала Стефани и одними губами выговорила: «Пока».
Глава 23
ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД
Единственным, что могло доставить Рейчел больше удовольствия, чем чашка горячей свежезаваренной арабики в прохладное сентябрьское утро, был ритм пневмогруши, избиваемой в труху. Она стояла, прекрасно держа равновесие, перед грушей, осыпая ее нескончаемыми ударами, чувствуя жжение в плечах и пот, заливающий глаза и собирающийся в лужу у ног.
Ей пришлось порядком попотеть, прежде чем удалось освоиться со скоростной грушей. Само собой, она видела «Рокки». Да и кто не видел? Первый раз, когда Майра поставила ее перед грушей, она по-дилетантски врезала по груше изо всех сил, да еще по недомыслию костяшками первой фаланги. Груша едва шелохнулась, а кисть ныла целую неделю.
Майра научила ее правильной стойке и технике удара.
— С пневмогрушей дело не в силе, — растолковала Майра. — Слишком многие пытаются выбить из нее дерьмо, как из водилы, въехавшего в тебя задом. С грушей главное выносливость и координация рука-глаз.
Майра научила ее бить ребром чуть приоткрытой ладони. Одна из величайших ошибок новичков с пневмогрушей заключается в использовании разжатого кулака. Любительщина.
— Держи плечи расслабленными. Бей грушу
Рейчел чутко ловила каждое слово, не просто слыша, а
Она терзала красную пневмогрушу, как демон, когда послышался звук открывающейся входной двери.
— Скажи мне, что вчера вечером ушла домой, блондиночка, сука ты чокнутая, — сказала Майра. — Скажи, что не проскользнула обратно, когда я заперла дверь, и не провела всю ночь, избивая эту грушу, как говнюка-бывшего.
Рассмеявшись, Рейчел оставила грушу в покое. Перевела дух и сделала изрядный глоток из фляги.
— Привет, Майра! Просто нужно было немного поработать.
— Аполло Крид[49] со страху свои звездно-полосатые трусы потерял бы, — одобрила Майра. — Только помни, локти выше. Почти перпендикулярно полу.
— Усекла. Спасибо.
Она помаленьку привыкала, что ее называют Рейчел. Поначалу шло негладко. Майре приходилось по несколько раз выкликать ее новое имя, прежде чем она отзывалась. Чувствовала себя глупо. Прямо лицедейство какое-то. Но Майра высказалась очень недвусмысленно.
Никаких настоящих имен. Никаких подробностей личной жизни. «Каждый здесь должен чувствовать себя комфортно. Это место — святилище, и окружающие нас стены реальны. Мы не рушим стены. Если вам покажется, что вашей безопасности что-то угрожает, дайте знать Майре, и обидчик уйдет».
В конце предыдущего занятия один из учеников — тридцати-с-чем-то-летний мужчина, назвавшийся Эйбом, пригласил ученицу Табиту вместе выпить. На следующее занятие Табита пришла. А Эйб — нет. Рейчел быстро поняла, что не все уразумели, насколько серьезно Майра настроена уберечь статус группы как святилища.
Она каждый день отвозила сына в школу, отправляла дочь в садик, а все оставшееся время пахала в спортзале или копалась в книгах. Встреча с Майрой преобразила и ее тело, и ее дух. И все не ради того, чтобы вернуть себе вес, как до беременности. На это ей было наплевать. Ее живот уже никогда не будет выглядеть, как прежде, но это не важно. Шрам от кесарева — единственный у нее на теле, но она носит его, как знак почета.
Кончики ее пальцев и ладони обросли роговыми мозолями из-за манипуляций с железом, но правильный подбор перчаток для лифтинга облегчил ситуацию. Каждый вечер она укладывала маленькую дочурку в кровать, заставляла сына сесть за уроки и принималась отмачивать ладони в английской соли и соскабливать слои отмершей кожи пемзой. А когда в постелях оказывались оба ребенка, Рейчел часами занималась в гостиной плиометрикой[50].
И видела, как тело меняется прямо на глазах. Пыталась поддерживать форму во время обеих беременностей, непременно возвращаясь к занятиям у гимнастического станка или на велотренажерах через шесть недель после родов. Но тут дело другое. Она видела, как плечи становятся рельефнее, видела бугры мускулов на спине. И чувствовала себя чуть ли не другим человеком.