— Не всё так просто… но вернёмся к врачам. Вы предлагаете взять немного больного, немного здорового. По сути больного, но немного, не смертельно. Но и не совсем здорового, что означает совсем не здорового. Согласитесь странный подход. Немного здоровый, немного больной, немного выпивающий, немного спортсмен, немного добряк, немного социопат. Всего понемногу. Но у здоровья нет середины — либо человек болен, либо здоров. В природе «золотая середина» — всегда неприятный, временный, нестойкий, переходный этап между двумя константами. Но в человеческом социуме — это и есть самая стойкая субстанция, такая прогрессивная толпа «сереньких» середнячков. Железобетонная константа. Середнячки, глядя друг на друга, поступая так, как поступает большинство, формируют границы и ревностно их охраняют. Для них и низкие и высокие человеческие проявления одинаково аномальны. Как злодеи, так и святые, как невежества, так и гении — всё отклонение от принятой нормы. По сути, в этой парадигме ваши святые приравниваются к злодеям. Вы понимаете меня?
Марк пожал плечами. Как всё им услышанное связанно с допросом?
— Ладно, господин инспектор, — вздохнул Губер, будто читая мысли Марка, — перейдем к главному. Суть в том, что, рассматривая земную цивилизацию на предмет возможности вступления с ней в контакт, наша методология впервые оказалась непригодной. С молодыми цивилизациями мы всегда работаем по отлаженной схеме. Вначале принимаем за стандарт лучших представителей изучаемой цивилизации, и исследуем крайние отклонения. Затем меняем приоритеты, в качестве нормы берём противоположность — «темную сторону» — и делаем тоже самое. Для нас нет ни светлой, ни тёмной сторон. Они лишь антагонисты единого целого, поэтому «встречи с пришельцами» одинаково случались и у гениев, и у спившихся психопатов. Принять усреднённое, равносильно как на скачках поставить на ничью. Для нас главное — не усредненность общества, а его целостность. Насколько оно способно преодолеть пропасть разрозненности. Равносильно тому, насколько велика вероятность курящему бросить курить и стать некурящим. И чем невозможнее это преодоление, тем цивилизация незрелей. Следовательно, тем менее интересна нам. Дело в том, что общество с необратимой межвидовой разобщённостью совершенно непригодно к контакту.
Губер замолчал и внимательно посмотрел на Марка.
— Вы это о чём? — наконец выдавил тот.
Губер искренне улыбнулся:
— А вы думали, что добрые инопланетяне приземлятся где-нибудь поблизости на космической тарелке, и вы так просто вступите с ними в межпланетный контакт? Или же другой сценарий, что-то в стиле «Войны миров» с молниеносным нашествием злобных марсиан. Земляне храбро воюют с жестокими пришельцами, с этакими «чужими» и, в итоге, изгоняют их. Или так, представители более развитой дружелюбной внеземной цивилизации делятся своими научными открытиями, технологическими достижениями и всячески помогают землянам перейти на новую ступень развития.
Подняв руки над головой, Губер с пафосом произнес последнюю фразу. Затем выдержал театральную паузу и продолжил:
— Да, я не похож на пришельца. Я не зеленый, у меня нет огромной головы с выпуклыми раскосыми глазами. Нет ни маленького рта во рту, ни щупалец на пальцах. И что? У вашей цивилизации довольно примитивные взгляды на Вселенную, что вполне объяснимо. Как и в вашей эвклидовой геометрии, когда-то придуманная система якобы неопровержимых аксиом, принята опять же вами как неоспоримая данность. Из них, как из пазлов вы выстраиваете для себя собственный мир, свято веря, что он не может быть другим. Наивно полагаясь на «высосанные из пальца» аксиомы, будучи цивилизацией незрелой и по-детски инфантильной, вы искренне удивляетесь тому, что на самом деле всё выглядит совершенно по-другому. Я вижу, вы мне не верите. Бесспорно, мы недооценили один из главнейших ваших пороков — подмену понимания верой, считая, что путь к контакту лежит не в вере, а в понимании. Но с пониманием, в отличие от веры, у людей всегда было туго.
— Не знаю как там у кого, но у меня действительно плохо с пониманием, — сказал Марк, — я ничего не понимаю.