Превыше Магии

Целуя, легко покусывая, посасывая ее соски, я скользнул пальцем к ее горячему, влажному, нежному, чувствительному лону и стал массировать заветное, чувствительное местечко круговыми движениями. Эли, застонав, подалась навстречу, и когда она достигла пика удовольствия, непроизвольно вскрикнув, я понял, что больше, уж точно, не выдержу. Разместившись между ее ног и перенеся тяжесть своего тела на локти, послал ей кратковременное обезболивающее заклинание, и плавно проникнув отдался заветному ритму наслаждения и нарастающему, упоительному, томительному напряжению. Она, обхватив меня руками и ногами, прижалась теснее, и я не смог сдержать невольный стон удовольствия, когда мощная вспышка наслаждения взорвалась во мне.

— Я люблю тебя, красавица моя ненаглядная… нежная… желанная… — прошептал я ей, не выпуская из своих рук, сам не понимая откуда берутся эти искренние ласковые слова, на произнесение которых вслух я считал себя неспособным.

— И я тебя люблю, — ответила она, ласково погладив меня по щеке, от чего мое сердце сладко замерло, пропустив удар.

Отдышавшись и чуть успокоившись, я с тревогой спросил:

— Малышка моя, с тобой все хорошо? Нигде не больно?

— Очень хорошо, — ответила она со счастливой улыбкой и затуманенным взором, прижимаясь ко мне. — Даже не предполагала, что может быть так чудесно… спасибо…

— Это тебе спасибо. Ты такая прекрасная, отзывчивая, чувствительная, — растрогался я.

Она зевнула прикрыв рот ладошкой, и я понял, что нам обоим надо хоть немного поспать. Прижав ее голову к своей груди и зарывшись пальцами в ее волосах, я чувствовал, как наши сердца стучат в унисон, рождая чувство близости, доверия, родства.

И я со всей очевидностью понял, что никогда не смогу с ней расстаться.

Наше дыхание постепенно выровнялось, и накатившая усталая дремота плавно перешла в сон.

* * *

Мы все, вчетвером, быстро освоились в гномьем поселении. И нам было вполне комфортно друг с другом, несмотря на такое тесное соседство.

Хоркис с Умой остались в одной комнате, мы с Эли — в другой. Хоркис явно привязался к Уме и ласково называл ее на орочем языке Булочкой.

— Почему — Булочка? — спросил я его, когда в первый раз услышал это его обращение к ней.

— Пышная, мягкая, вкусная, съесть хочется! — весело пояснил орк.

— А она знает, как ты ее называешь? — уточнил я.

— Ага, я ей объяснил. Ей понравилось, — заверил Хоркис.

Ума охотно, по собственной инициативе, взялась вести наше хозяйство. Ей лучше, чем кому бы то из нас, был знаком быт гномов. Она занималась закупкой провизии, готовкой еды, мытьем посуды и уборкой.

Хоркис ежедневно выходил на поверхность, где охотился на всякую мелкую живность, излишки которой хозяйственная Ума кому-то продавала.

После нашей первой близости, я стал смакуя называть Эли — моей Малышкой, чувствуя, что она действительно моя. Уговорить ее не прятаться за стенами нашего жилища, как она привыкла за всю свою жизнь, а общаться с окружающими, было не просто. Я каждый день рассказывал ей, какая она необычная и красивая, и именно этим вызвано повышенное внимание к ней окружающих. А гномы, и в самом деле, завидев ее, беззастенчиво застывали в немом удивлении, выпучив глаза. Вроде бы гномка? И вроде бы нет? Что за чудо такое? — читалось на их лицах.

Стандартная гномья одежда ей не подходила, поэтому готовую купить не удалось. Мастер-портной, которого я пригласил в наше жилище, как и все, вначале впал в ступор, увидев Эли. Но мой грозный окрик заставил его пошевеливаться. С трудом мне удалось уговорить мою Малышку согласиться сшить для нее не традиционный гномий наряд — широкие штаны и бесформенная рубаха, а популярные у эльфиек обтягивающие штаны и удлиненную свободную тунику с пояском на талии или под грудью. Все сшили из эльфийских тканей зеленого цвета, отделав края желтым кантом. В этом наряде моя девочка была чудо как хороша, напоминая своей яркостью и миниатюрностью то ли выпорхнувшую из кокона бабочку, то ли какое-то сказочное существо.

К моему восторгу от ее внешней привлекательности, спокойного характера, душевной доброты, острого ума, таланта художницы, примешивалось и неприятное, болезненное чувство ревности. Хотелось спрятать ее от всех многочисленных посторонних взглядов. Моя! — кричало какое-то незнакомое мне раньше, собственническое чувство. Но умом я понимал, что это неправильно. Эли и так всю жизнь была спрятана. В результате, она в повседневной жизни излишне наивна, доверчива, неопытна и многого не знает. Приходилось, наоборот, преодолевая свой эгоизм и внутреннее сопротивление, всячески поощрять ее общение с гномами. И, борясь со своей ревностью, заставлять себя, позволить моей любимой становиться самостоятельной.

Факт, что она дочь Повелителя Нила, в присутствии других не озвучивался. Не то что бы мы считали, что эту информацию нужно скрывать, просто, не хотелось усугублять и так повышенное к ней внимание.