Превыше Магии

Все было неплохо, только гномы меня раздражали. Слишком долго и слишком много около меня посторонних. Чужие взгляды, мысли, эмоции, разговоры, ужасно меня утомляли. Хотелось скорее довести их до места и, наконец, избавиться. От неконтролируемой усталой злости меня спасали только общение с Эли и страх гномов передо мной. Этот их страх, хоть как-то, увеличивал дистанцию и уменьшал степень нашего вынужденного взаимодействия.

— Обращайтесь ко мне за помощью, только в том случае, если речь идет о жизни и смерти, — категорично заявил я гномам, еще вначале пути. Они придерживались этого требования и не лезли со своими жалобами. Иначе, наш путь длился бы бесконечно, а я бы снова остался с пустым магическим резервом.

Постоянно помня об экономии, я расходовал магию только на источник света и призыв воды. Да еще, время от времени, на заклинание очищения одежды и тела для себя, Эли, Хоркиса, Умы, и, по просьбе Эли, иногда очищал всех одиннадцать детей, находившихся среди гномов.

И все-таки, хоть я и старался как можно меньше обращать внимания на гномов, но, вольно или невольно, невозможно было не замечать, что в этой тяжелой для гномов ситуации, все ведут себя по-разному, каждый обнажая свою внутреннюю суть. Кто-то лез вперед, отталкивая более слабых и менее наглых. Кто-то старался ухватить кусок мяса побольше и первым броситься пить. А кто-то, как Эли и Ума, наоборот, сам вызывался потерпеть и подождать, пока будет готова следующая порция еды, и старался помочь на привалах всем слабым.

Честно говоря, я мало вникал в проблемы гномов, потому что считал, что моя задача привести их в поселение, а там пусть их сородичи о них заботятся. Меня гораздо больше интересовала Эли, и я, удивляясь сам себе, всегда, когда была возможность, либо просто наблюдал за ней, либо расспрашивал о ее жизни. И именно Эли вовремя заметила возникшую проблему с кем-то из детей.

Она бросилась ко мне за помощью, когда обратила внимание на то, что маленький ребенок, все время находящийся на руках у матери, не переставая хнычет. Когда я подошел разобраться в чем проблема, то увидел, что здесь, действительно, речь идет о жизни и смерти. О чем думала до сих пор молчавшая мать этого ребенка?!

Малыш плакал, жалуясь на боль во вздувшемся животике. Мать, тоже заливаясь слезами, рассказала, что он уже несколько дней не опорожняет кишечник.

Положив руку на живот ребенка, я быстро разобрался, что из-за малоподходящей для маленьких детей, однообразной, лишенной растительных волокон, белковой пищи, у него возникла кишечная непроходимость. В результате вялого мышечного тонуса кишечника, не происходит перистальтика. Пищевой комок неподвижно встал в просвете кишечника, не давая пройти вновь поступившей пище и скопившимся газам. Я, держа руку на животе ребенка, с помощью Целительской магии добавил в мускулатуру кишечника энергии, заставил его активно сокращаться, передвигая застрявшую пищу на выход. Когда дело было сделано, отдал матери последнюю горсть высушенной зелени, собранной еще на плоскогорье, и велел ей ежедневно поить ребенка отваром из этих трав.

Хоркис, как пастух следящий за стадом, всегда шел последним, бесцеремонно подгоняя отстающих. Рядом с ним шла Ума, постоянно находившая темы для разговора с ним. Видно было, что их интерес взаимный. Она и спать ложилась рядом с орком, позволяя ему себя обнимать. Но дальше этого, при таком количестве чужих, заинтересованных, жадных глаз, дело, конечно, не шло.

— Скорей бы добраться до места, где можно уединиться, а то у меня уже член дымится и сперма в мозгах плещется, — пожаловался мне Хоркис.

Я ловил себя на мысли, что тоже хотел бы с большей близости с Эли. Мечтал снова увидеть ее раздетой, неспешно рассмотреть, прикоснуться к такому манящему, желанному телу. Я хочу ее, и значит, она будет моей, но я боялся ее отпугнуть, и не форсировал событий. Шутка ли сказать, девчонка практически в полной изоляции с рождения. Что она знает о взаимоотношении полов? Как к этому относится? Хорошо, что Эли подружилась с Умой, та, наверняка, поможет ей разобраться в этих вопросах. А мне надо действовать осторожно, не спеша.

Поэтому, пока, я удовлетворялся только близким присутствием Эли во время сна, на привалах. Потихоньку приручал ее к физическому контакту, то держа за руку, то, как бы невзначай, пропустив между пальцами ее непослушные кудри, то коснувшись плеча или спины. Даже на свои колени усаживал во время приема пищи, под предлогом, что сидеть на голом камне жестко и холодно, а она такая хрупкая. Эли, первое время, замирала на моих коленях, боясь пошевелиться и краснея опускала взгляд. Но, постепенно, привыкла и стала вести себя более свободно, иногда и сама первая дотрагивалась до меня.