Превращения Арсена Люпена

И, схватив платок, он опрокинул доктора на спину и почел своим долгом показать ему, как надо правильно затыкать рот.

За этим уроком последовал другой: по ловкому закатыванию, проделанному с помощью лошадиной попоны и недоуздка, которые до Рауля уже использовал Гийом (ибо, без сомнения, нападавшим был Гийом, а молодая девушка присоединилась к нему).

– Я ведь не сделал вам больно, доктор? – спросил Рауль у своего пленника. – Мне очень жаль… но зато теперь вам не грозят ни колючки, ни крапива. Смотрите, вот место, где вы вполне прилично проведете ночь. Здесь солнце прогрело мох, так что он совсем сухой… Нет, никаких благодарностей, доктор. Поверьте, если бы я мог обойтись без этого…

Лимези намеревался без промедления перейти на спортивный шаг и во что бы то ни стало нагнать обоих беглецов. Оттого, что его опять провели, в нем закипала ярость. Ну можно ли быть таким глупцом? Нет, каково?! Он держал ее в руках, но вместо того, чтобы задушить, зачем-то поцеловал! Хотя… разве можно в таких обстоятельствах сохранять ясность мысли?

Однако в эту ночь любые намерения Лимези приводили к совершенно противоположным им действиям. Едва покинув доктора, он – не отказавшись, впрочем, от своей первоначальной идеи – направился к станции, имея уже новый план, заключавшийся в необходимости раздобыть лошадь одного из жандармов и с ее помощью добиться успеха в задуманном предприятии.

Он выяснил, что все три жандармские лошади стояли в сарае, охраняемом местным грузчиком. Рауль пробрался туда. Грузчик спал при свете фонаря. Молодой человек вытащил нож, чтобы перерезать повод одной из лошадей, но вместо этого принялся аккуратно, со всеми возможными предосторожностями, перерезать подпруги и поводья у всех трех.

Таким образом, когда исчезновение барышни с зелеными глазами заметят, преследовать ее будет невозможно.

«Сам не понимаю, что я делаю, – говорил себе Рауль, отправляясь в свое купе. – Я ненавижу эту мерзавку. Мне ничего так не хочется, как отдать ее в руки правосудия и сдержать свое обещание отомстить. Но все мои усилия сводятся к тому, что я ее спасаю. Почему?»

Однако он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Если утром девушка привлекла его внимание глазами цвета нефрита, то как мог он не защищать ее теперь, после того как она, ослабевшая, побывала в его объятиях и он ощутил на своих губах вкус ее губ? Разве можно предать женщину, уста которой соприкоснулись с вашими? Убийца, да. Но она затрепетала от его прикосновений, и он понимал, что отныне будет защищать ее от всех и вся. Пылкий ночной поцелуй был для него гораздо важнее и разыгравшейся драмы, и всех решений, которые инстинкт (или, скорее, разум) приказывал ему выполнять.

Вот почему ему следовало возобновить общение с Марескалем и узнать результаты его поисков, а также поговорить с ним о молодой англичанке и о сумочке, которую Констанс Бейкфилд завещала ему, а вовсе не Марескалю.

Спустя два часа Марескаль, смертельно уставший, добрался до отцепленного вагона и рухнул на сиденье напротив диванчика, где в смиренном ожидании дремал Рауль. Незамедлительно вскочив, Лимези зажег свет и, увидев перекошенное лицо комиссара, его ошалелый взгляд и опавшие усы, воскликнул:

– Что случилось, господин комиссар? Вас просто не узнать!

– А вы разве не слышали? – удивился Марескаль. – Ничего не знаете?

– Ничего. Я ничего не слышал с тех пор, как закрыл эту дверь.

– Сбежал.

– Кто?

– Убийца!

– Но его же поймали?

– Да.

– Который из двух?

– Женщина.

– Так это была женщина?

– Да.

– И ее не смогли устеречь?

– Ее стерегли. Только…

– Что только?

– На ее месте оказались три мешка.

Отказавшись преследовать беглецов, Рауль, помимо прочего, разумеется, испытывал потребность немедленно взять реванш. Над ним посмеялись, и он тоже хотел посмеяться, высмеять кого-нибудь с той же легкостью, с какой поиздевались над ним. И вот сейчас перед ним Марескаль, вполне подходящая жертва; к тому же он надеялся выудить у Марескаля кое-что важное, и потому упадок духа комиссара был ему на руку.

– Это настоящая катастрофа, – произнес он.

– Катастрофа, – согласился комиссар.

– И у вас больше нет никаких сведений?

– Никаких.

– Никаких следов сообщника?

– Какого сообщника?

– Того, кто подготовил побег.

– Но он тут ни при чем! Мы знаем следы от его обуви, оставленные повсюду, главным образом в лесу. Однако же у вокзала, в грязи, рядом с отпечатком ботинка без каблука, мы заметили другие следы, совершенно не похожие на… нога поменьше… ботинки остроносые…

Рауль как можно глубже запрятал под диванчик свои грязные ботинки и заинтересованным тоном спросил:

– Значит, был еще кто-то… снаружи?

– Без сомнения. И думается мне, этот кто-то сбежал вместе с убийцей, забрав экипаж доктора.

– Доктора?

– Иначе бы мы в конце концов его дождались! А раз он так и не приехал, значит его стащили с козел и швырнули в какую-нибудь яму.

– Ну, экипаж можно догнать.

– Как?

– У жандармов есть лошади…

– Я побежал к сараю, где их оставили, и даже вскочил на одну. Но седло тотчас соскользнуло, и я очутился на земле.

– Да как же это?!