Превращения Арсена Люпена

– Перенесем в берлину, и я отвезу ее на баржу.

– А я?

– А ты будешь присматривать за этими двумя, – сказал Леонар, указывая на пленников.

– Черт побери! Непростая задачка. Не люблю я это.

Они стали было поднимать Калиостро, но она открыла глаза и сказала им очень тихо, не подозревая, что у Рауля на редкость тонкий слух и он не упустит ни одного слова из их разговора:

– Нет. Я пойду сама. А ты останься здесь, Леонар. Лучше тебе сторожить Рауля.

– Позволь мне тогда его прикончить! – выдохнул Леонар, обратившись к Калиостро на «ты». – Этот парень принесет нам несчастье.

– Я люблю его.

– А он тебя больше не любит.

– Неправда. Он вернется ко мне. И как бы то ни было, я все равно его не отпущу.

– Так что ты решила?

– «Ветреница» стоит в Кодбеке. Я отдохну там до наступления утра. Мне это необходимо.

– А драгоценности? Их много, нам понадобятся люди.

– Сегодня вечером я свяжусь с братьями Корбю, и они завтра же приедут в Жюмьеж… А потом займусь Раулем… Если только… Ах! Не спрашивай меня больше о нем… Я совершенно разбита…

– А что делать с Боманьяном?

– Мы освободим его, когда я получу драгоценности.

– Ты не боишься, что Кларисса донесет на нас? Жандармам ничего не стоит окружить маяк.

– Глупости! Думаешь, она хочет, чтобы арестовали ее отца и Рауля?

Калиостро привстала со стула, но тут же со стоном вновь упала на него. Прошло несколько минут. Наконец с огромным усилием, которое, казалось, окончательно ее измучило, она встала и, опираясь на Доминика, приблизилась к Раулю.

– Он как будто еще не пришел в себя, – пробормотала она. – Стереги его хорошенько, Леонар, и второго тоже. Если даже один из них сбежит, мы все потеряем.

Она медленно вышла. Леонар проводил ее до старой берлины, а потом, заперев ворота, вернулся, неся в руках пакет с провизией. Вскоре на каменистой дороге послышался стук лошадиных копыт.

Рауль между тем проверял прочность своих пут, говоря себе: «Да, совсем ты слаба, хозяйка, что и говорить! Рассказываешь о своих делишках, пусть даже и шепотом, при свидетелях, да еще и поручаешь одному человеку охранять двоих таких ребят, как Боманьян и я… Плохо же тебе сейчас, ох как плохо».

Впрочем, опыт Леонара в подобных делах затруднял любую попытку побега.

– Не трогай веревки, – сказал он, входя. – Иначе я тебя поколочу.

Более того, чтобы облегчить себе задачу, грозный тюремщик принял новые меры предосторожности. Он соединил концы веревок, связывающих пленников, намотал их на спинку стула, поставил его на две ножки, а сверху положил кинжал – подарок Жозефины Бальзамо. Стоит одному пленнику пошевелиться, и стул с грохотом упадет на каменный пол.

– А ты не так глуп, как кажется, – заметил Рауль.

Леонар буркнул:

– Еще одно слово, и ты у меня получишь.

Он начал свою трапезу, и Рауль снова не удержался:

– Приятного аппетита! Если что-то останется, не забудь про меня.

Леонар встал и сжал кулаки.

– Все-все, молчу, дружище, – пообещал Рауль. – Повешу на рот замок. Он, правда, не столь питателен, как твоя колбаса, но придется мне им удовольствоваться.

Прошло несколько часов. Стемнело.

Боманьян, казалось, спал. Леонар курил трубку.

Рауль произносил внутренний монолог, ругая себя за то, что был так неосторожен с Жозиной.

«Я должен был остерегаться ее… Мне еще многому нужно научиться! Калиостро не стоит меня, но какое решение! Как хорошо она соображает! И не чувствует за собой никакой вины!

Единственная причина, по которой Жозину нельзя назвать законченным чудовищем, – это явная дегенерация ее нервной системы. И для меня это большая удача, потому что я буду в Мениль-су-Жюмьеже раньше ее».

Итак, Рауль нимало не сомневался в том, что сбежит от Леонара. Он заметил, что веревки на лодыжках в результате некоторых движений ослабли, и, потихоньку высвобождая правую ногу, с удовольствием представлял, что почувствует Леонар, когда он врежет ему ботинком в челюсть. С этого момента в гонке за сокровищем отсчет времени пошел заново.

Сгустились сумерки, и в комнате стало совсем темно. Леонар зажег свечу, выкурил последнюю трубку, допил последний стакан вина. От напавшей на него сонливости его голова то и дело бессильно падала на грудь. Из предосторожности он держал свечу в руке, чтобы стекающий горячий воск не давал ему крепко заснуть. Бросив один взгляд на своих пленников, а другой – на двойную веревку, которая служила ему тревожной сигнализацией, он снова засыпал.

Рауль продолжал незаметно и небезуспешно трудиться над своим освобождением. По его расчетам, было около девяти часов вечера.

«Если я освобожусь в одиннадцать, – думал он, – то в полночь доберусь до Лильбонна и там поужинаю; в три часа утра я уже буду на заветном месте и с первыми лучами зари положу в карман сокровища монахов. Да, в карман! И мне не нужны ни братья Корбю, ни кто-то еще».