Превращения Арсена Люпена

– Прошу у вас прощения за все, что сейчас произошло. Будьте уверены, больше это никогда не повторится. Отныне вы под моей защитой. Есть ли у вас силы выбраться отсюда?

– Да… да… – ответила она. – А как же вы?

– О! Я ничем не рискую. Главное – это ваше спасение. Только, боюсь, вы не сможете проделать такой долгий путь.

– Это не потребуется. Вчера отец отвез меня к одной приятельнице и приедет за мной завтра.

– Она живет где-то недалеко?

– Да.

– Не говорите больше ничего, Кларисса. Любое лишнее слово обернется против вас.

Он проводил ее до двери и сделал знак Леонару, чтобы тот снял с ворот замок.

Леонар повиновался, и Рауль продолжил:

– Будьте осторожны и ничего не бойтесь, абсолютно ничего – не бойтесь ни за себя, ни за меня. Мы увидимся снова, когда пробьет час, а это случится скоро, какие бы преграды ни стояли между нами.

Рауль закрыл за ней дверь. Кларисса была спасена.

И тогда он дерзко заявил:

– Какая восхитительная девушка!

Впоследствии, вспоминая этот эпизод своего поразительного приключения с Жозефиной Бальзамо, Арсен Люпен не мог удержаться от смеха:

– О да! Тогда я отколол первое из антраша[21], которыми с тех пор нередко отмечал свои самые трудные победы… а эта была чертовски трудной.

По правде говоря, я ликовал. Кларисса была на свободе, и мне казалось, что самое страшное позади. Я закурил сигарету и, как только Жозефина Бальзамо встала передо мной, чтобы напомнить о нашем договоре, имел неосторожность выпустить дым прямо ей в лицо. «Скотина», – пробормотала она.

Эпитет, которым я наградил ее в ответ, был довольно грубым. Меня оправдывает лишь то, что я вложил в него больше игривости, чем наглости. И потом… потом… нужны ли мне оправдания? Нужно ли разбираться в тех бурных и противоречивых чувствах, которые внушала мне эта женщина? Я был далек от того, чтобы изучать ее психологию или разыгрывать перед ней джентльмена. Я одновременно бешено любил ее и столь же бешено ненавидел. Но едва она набросилась на Клариссу, как мое отвращение и презрение к ней вытеснили все остальное. Я даже перестал замечать ее красоту: передо мной был кто-то вроде хищного зверя, от которого я уворачивался, бросая ему грязные оскорбления…

Спустя годы Арсен Люпен мог себе позволить смеяться. Но в тот драматический момент Калиостро, как и Леонару, нужно было совсем немного, чтобы застрелить его.

Она процедила сквозь зубы:

– Как же я тебя ненавижу!

– Не больше, чем я тебя! – усмехнулся он.

– А ты знаешь, что еще ничего не закончено между Клариссой и Жозефиной Бальзамо?

– Так же, как и между Клариссой и Раулем д’Андрези, – сказал он с вызовом.

– Негодяй! – прошептала она. – Ты заслуживаешь…

– Пули в голову… Но это невозможно, моя милая!

– Не дразни меня, Рауль!

– Говорю же, это невозможно. Сейчас я тебе слишком дорог. Я олицетворяю для тебя миллиард. Убей меня, и миллиард проплывет мимо твоего прелестного носика, о дочь Калиостро! Так что ты вынуждена меня ценить! Каждая клетка моего мозга стоит не меньше драгоценного камня…

Всего одна пуля – и можешь сколько угодно взывать к духу своего отца… Дудки! Не видать Жозетте ни единого су! Повторяю тебе, моя крошка Жозефина, на мне лежит священное и неприкосновенное табу, как говорят в Полинезии. Табу от макушки до пяток! Встань на колени и поцелуй мне руку – это лучшее, что ты можешь сделать.

Рауль открыл боковое окно, выходившее на огороженный участок, заросший травами, и глубоко вздохнул:

– Здесь ужасно душно. К тому же от Леонара несет затхлостью. Жозефина, неужто этому палачу и впрямь необходимо сжимать в кармане револьвер?

Калиостро топнула ногой.

– Хватит глупостей! – заявила она. – Ты поставил условия и знаешь мои.

– Кошелек или жизнь.

– Говори – и немедленно, Рауль.

– Как ты торопишься! Во-первых, я назначил срок двадцать минут, чтобы ты не дотянулась до Клариссы своими когтями, а они еще не истекли. А во-вторых…

– Что еще?

– А во-вторых, как ты хочешь, чтобы я за пять секунд разгадал тайну, над которой тщетно бились долгие годы?

Она была ошеломлена:

– Что ты хочешь сказать?

– Очень простую вещь. Дай мне небольшую передышку.

– Передышку? Для чего?

– Чтобы расшифровать…

– Что?! Так ты ее не знаешь?..

– Разгадку? Нет, конечно.

– Ты мне солгал!

– Зачем так грубо, Жозефина?

– Ты солгал, раз поклялся…

– Могилой моей бедной матери, да, и не отказываюсь от своих слов. Но не надо путать гриб с гриппом. Я не клялся, что знаю правду. Я клялся, что скажу тебе правду.

– Чтобы сказать, надо знать.

– Чтобы знать, надо думать, а ты не даешь мне времени! Черт возьми! Немного тишины… И пусть Леонар вынет руку из кармана: меня это нервирует.

Больше, чем его шуточки, Калиостро раздражал насмешливый, дерзкий тон, которым он их произносил.

Видя, что ее угрозы бесполезны, она с гневом сказала ему:

– Делай как хочешь! Я тебя знаю, ты сдержишь слово.

Рауль воскликнул:

– Ах, ну раз уж ты так добра… Я никогда не мог устоять перед лаской и добротой… Гарсон, писчие принадлежности! Рисовую бумагу, перо колибри, кровь черной ежевики, а вместо чернильницы – цитроновую корку, как сказал поэт.