Превращения Арсена Люпена

– Ах, бедный господин Вошрель! Подумать только – убит! Такой славный господин и такой интересный! Вы, верно, желаете услышать, хорошо ли мы были знакомы? О, не слишком. Я приезжала к нему всего один раз, и то по делу. Мне хотелось купить у него одну вещь. Однако мы не сошлись в цене. И мне нужно было встретиться с ним еще раз, после того как я посоветовалась со своими братьями. А мои братья – люди известные. Самые крупные… как это у вас называется… кажется, бакалейщики? Так вот, они самые крупные бакалейщики Лондона…

Формери попытался направить этот поток слов в нужное русло:

– И что же вы собирались купить, мадемуазель?

– О, простой клочок бумаги… совсем крошечный – нынче такой стоит не дороже луковой шелухи.

– Но вы, вероятно, цените его намного дороже?

– Увы, слишком дорого для меня. И я совершила большую глупость, сказав ему: «Мой дорогой господин Вошрель, знаете ли вы, что матушка моей бабушки, прекрасная леди Дороти, была предметом любви cамогó короля Георга Четвертого и хранила восемнадцать его писем в восемнадцати томах сочинений Ричардсона в переплетах из телячьей кожи, по одному в каждом томе? Так вот, после ее кончины наша семья разыскала эти тома – все, кроме четырнадцатого, который бесследно исчез вместе с хранившимся в нем письмом за номером четырнадцать, самым ценным из всех, поскольку оно непреложно свидетельствовало о том, что прекрасная Дороти изменила своему супругу ровно за девять месяцев до рождения своего старшего сына. Теперь вы понимаете, дорогой господин Вошрель, как мы были бы счастливы разыскать это письмо! Подумать только: Ловендейлы – наследники самогó короля Георга! Потомки нынешнего короля! Вы представляете, какую славу, какие титулы сулил нам этот факт?!»

Элизабет Ловендейл перевела дух и продолжила рассказ о розысках письма и о знакомстве со стариком Вошрелем:

– Я сказала ему: «Дорогой господин Вошрель, после тридцатилетних поисков и объявлений я узнала, что на публичных торгах было продано собрание старинных книг, в том числе и четырнадцатый том сочинений Ричардсона. Я разыскала покупателя – это был букинист с набережной Вольтера, – и тот отослал меня к вам, поскольку со вчерашнего вы – владелец этого тома».

– «Совершенно верно», – ответил милейший господин Вошрель и показал мне четырнадцатый том сочинений Ричардсона.

– «Посмотрите, – говорю я ему, – нет ли сзади, внутри переплета этого тома, письма номер четырнадцать?»

Он смотрит, бледнеет как смерть и спрашивает: «Сколько вы за него заплатите?»

– И вот тут-то я и совершила глупость. Не заговори я о письме, мне удалось бы перекупить у него этот том за какие-нибудь полсотни франков. Я же предложила ему тысячу! Милейший господин Вошрель затрясся и потребовал… десять тысяч. И я согласилась. Он пришел в полное исступление! И я тоже. Знаете, эта сцена напоминала публичный аукцион. Двадцать тысяч… Тридцать тысяч… В конечном счете он потребовал пятьдесят и при этом вопил как помешанный, с горящими глазами:

– «Пятьдесят тысяч!.. И ни франка меньше! Вот когда я накуплю себе все книги, о которых мечтал!.. Самые распрекрасные!.. Пятьдесят тысяч франков!»

Он требовал выдачи векселя или чека. Я обещала, что вернусь назавтра. Он бросил книгу в ящик вот этого стола, запер его на ключ и выпустил меня из дома.

Элизабет Ловендейл сопровождала свой рассказ массой ненужных подробностей, которые, впрочем, все пропускали мимо ушей. Но тут внимание Джима Барнетта и инспектора Бешу привлекло кое-что интересное, а именно – искаженное лицо господина Формери. Сомневаться не приходилось: он был глубоко взволнован, его переполняла какая-то безумная, исступленная радость. В конце концов он глухо выговорил напыщенным тоном:

– Итак, мадемуазель, вы требуете выдать вам том номер четырнадцать сочинений Ричардсона?

– Да, месье.

– Вот он! – сказал Формери, театральным жестом вынув из кармана маленький томик в кожаном переплете.

– Не может быть! – восторженно вскричала англичанка.

– Вот он, – повторил Формери. – Но любовного письма короля Георга в нем нет. Иначе я обнаружил бы его там. Однако я уверен, что отыщу его, поскольку мне удалось найти сам этот том, который разыскивают уже сто лет, – ведь похититель книги неизбежно должен быть похитителем письма!

И Формери прошелся по комнате, заложив руки за спину и наслаждаясь произведенным эффектом.

Потом он неожиданно остановился возле стола, постучал по нему и заключил: