– Сложное дело, господин следователь, крайне запутанное.
– Не правда ли?! Если вдуматься, чаша весов не склоняется ни в ту, ни в другую сторону. У Лебока есть неопровержимое алиби: он не мог покинуть свой дом в первой половине дня. С другой стороны, свидетельство трех братьев кажется мне вполне правдоподобным.
– Правдоподобным… да, действительно. Однако, если вдуматься, кто-то из них – либо тот, либо эта троица – несомненно, играет гнусную комедию. Но кто же именно?! И кто невиновен – трое братьев Годю, эти весьма подозрительные субъекты с бандитскими физиономиями, или же улыбчивый господин Лебок – воплощение невинности и простодушия? А может быть, личности всех участников этой драмы соответствуют ролям, которые они исполнили? Иными словами, Лебок невиновен, а братья Годю – убийцы.
– Да неужели?! Я вижу, вы продвинулись в расследовании не дальше, чем мы! – с удовлетворением констатировал Формери.
– О нет, значительно дальше, – поправил его Джим Барнетт.
Формери обиженно поморщился:
– Но в таком случае поделитесь же с нами вашими… открытиями!
– Я не премину это сделать… в нужный момент. Но сегодня, господин следователь, я попрошу вас вызвать еще одного свидетеля.
– Нового свидетеля?
– Да.
– А его имя… его адрес? – растерянно спросил Формери.
– Я не знаю.
– Как это… не знаете? Что вы такое говорите?!
Господин Формери уже начал спрашивать себя, не насмехается ли над ним этот «необыкновенный» детектив. Бешу был готов сгореть со стыда.
В конце концов Барнетт нагнулся к Формери, указал пальцем на Лебока, который безмятежно покуривал трубочку на своем балконе, в десяти шагах от них, и шепнул ему на ухо:
– В потайном отделении бумажника господина Лебока лежит визитная карточка с четырьмя маленькими дырочками, расположенными ромбом. Вот она-то и назовет вам желаемое имя и желаемый адрес.
Это сомнительное сообщение отнюдь не добавило Формери уверенности, но зато инспектор Бешу долго не раздумывал. Не тратя лишних слов, он потребовал передать ему бумажник Лебока, открыл его и вынул визитную карточку с четырьмя дырочками ромбом, на которой было обозначено имя: мисс Элизабет Ловендейл – и написан карандашом адрес: «Гранд-отель Вандом, Париж».
Следователи изумленно переглянулись. Бешу просиял, а Лебок, ничуть не смутившись, воскликнул:
– Ну, слава богу, карточка нашлась, а я уж прямо обыскался! Ах, бедный мой друг Вошрель!
– А по какой причине Вошрель искал ее?
– О, на этот вопрос я не могу вам ответить, господин следователь. Думаю, ему был нужен этот адрес.
– А что означают эти четыре дырочки?
– Они проколоты шилом, чтобы обозначить четыре очка, выигранные мной в экарте. Мы с ним часто играли в экарте, и я, вероятно по рассеянности, сунул эту визитную карточку в свой бумажник.
Объяснение прозвучало вполне убедительно, – во всяком случае, Формери принял его благосклонно. Оставалось только узнать, каким образом Джим Барнетт сумел догадаться о нахождении этой визитной карточки в потайном отделении бумажника человека, которого прежде никогда не видел. Но об этом он умалчивал, а только любезно улыбался и настойчиво требовал разрешения вызвать для объяснений Элизабет Ловендейл. Это было ему позволено.
Мисс Ловендейл была в отлучке и вернулась в Париж только через неделю. За эту неделю расследование не продвинулось ни на шаг, хотя Формери продолжал поиски виновных с усердием, которое подстегивали неприятные воспоминания о Джиме Барнетте.
– Вы задели его самолюбие в тот день, когда мы все собрались в «Шомьере», – объяснил Барнетту инспектор Бешу. – Да так сильно задели, что он уже собрался было отказаться от вашей помощи.
– Так, может, мне устраниться?
– Нет. Там есть новости.
– В каком смысле?
– Кажется, у Формери появилась версия.
– Ну что ж, тем лучше. Хотя это наверняка ложная версия. Вот уж посмеемся!
– Прошу вас, Барнетт, проявите к нему уважение.
– Уважение и бескорыстие. Обещаю вам, Бешу. Мое агентство работает бесплатно. Ни гроша в руки, ни гроша в карманы. Но признаюсь вам честно: этот ваш Формери действует мне на нервы.
Господин Лебок ждал уже полчаса. Наконец мисс Ловендейл вышла из автомобиля. Следом приехал Формери, явно повеселевший, и, увидев Барнетта, воскликнул:
– Добрый день, господин Барнетт! У вас есть для нас хорошие новости?
– Возможно, господин следователь.
– Ну что ж… и у меня тоже… у меня тоже! Но сперва давайте разделаемся с нашим свидетелем, и побыстрее. Никакого интереса он не представляет – это будет потерянное время. Итак, к делу!
Элизабет Ловендейл оказалась пожилой англичанкой, безвкусно одетой, с полуседыми всклокоченными волосами и эксцентрическими манерами. Она говорила по-французски без акцента, но так бурно и многословно, что ее трудно было понять.
А говорить она начала еще с порога, притом с необыкновенным пылом: