Превращения Арсена Люпена

Господин Лебок слушал показания братьев с полнейшим спокойствием, не прерывая их и не выказывая ни малейшего возмущения. Похоже, рассказ Годю казался ему настолько глупым, что он не сомневался в способности правосудия оценить эту глупость так же, как и он сам. Ну кто может поверить в подобные бредни?!

– Вам нечего сказать, господин Лебок?

– Я уже все сказал.

– И вы по-прежнему утверждаете?..

– Я по-прежнему утверждаю, господин следователь, что сказал вам чистую правду. Все жители Фонтина, коих вы опросили, засвидетельствовали одно и то же, а именно: «Господин Лебок никогда не выходит из дому в дневное время. В полдень ему приносят обед из ресторации. С часу дня до четырех он сидит у окна, читает и курит трубку». Так вот, нынче погода была хорошая, мое окно было распахнуто настежь, и пять человек – я подчеркиваю: пять! – видели меня там, на обычном месте, сквозь решетку моего сада, как и всякий день после полудня.

– Я уже вызвал этих людей к концу дня.

– Ну и тем лучше: они подтвердят свои показания, и, поскольку я не умею раздваиваться, а следовательно, не могу быть разом здесь и у себя дома, вы убедитесь, что никто из них не видел меня выходившим из «Шомьера» и что мой друг Вошрель никак не мог произнести перед смертью мое имя. Откуда вывод: вся эта троица Годю – отъявленные лгуны.

– И вы, стало быть, обвиняете в убийстве именно их?

– О нет, это просто гипотеза…

– Тем не менее одна старуха – мамаша Дениза, которая в момент убийства собирала поблизости хворост, – уверяет, что она разговаривала с братьями именно тогда, когда из дома донеслись крики.

– Да, она разговаривала, но с двумя из них. А где в это время был третий?

– Он немного отстал.

– А она его видела?

– Ей кажется, что да… но она не вполне уверена.

– Так вот, господин следователь: где доказательство, что третий из братьев Годю не мог совершить убийство именно в этот момент? Давайте предположим, что двое других, находившиеся поблизости, перелезли через садовую ограду – но не для того, чтобы помочь жертве, а чтобы заглушить ее стоны и прикончить!

– Предположим… однако по какой же причине они обвиняют вас, именно вас?

– У меня есть небольшой охотничий участок. А братья Годю безнаказанно браконьерствуют там. По моей жалобе их дважды заставали на месте преступления и наказывали. И вот сегодня им нужно во что бы то ни стало приписать мне это убийство, чтобы отомстить, а самим избежать кары.

– Но это, как вы выразились, просто гипотеза. С какой стати они стали бы его убивать?

– Чего не знаю, того не знаю.

– А вы не могли бы определить, что похищено из взломанного ящика?

– Нет, господин следователь. Мой друг Вошрель был небогат, что бы там ни говорили; он хранил свои скромные сбережения у биржевого маклера и ничего ценного в доме не держал.

– Может, какая-нибудь дорогая вещь?..

– Исключено.

– А книги?

– Они ничего не стоят, да вы и сами можете в этом убедиться. Это его очень огорчало. Ему так хотелось раздобыть какие-нибудь редкие издания, старинные инкунабулы. Но у него не было на них денег.

– А он никогда не говорил с вами о братьях Годю?

– Никогда. Как бы мне ни хотелось отомстить за смерть моего бедного друга, я никого не стану обвинять без убедительных доказательств.

Допрос продолжился. Следователь засыпал вопросами троих братьев. Однако это не дало никаких результатов. И следственная группа, так и не выяснив ничего, кроме нескольких пустяковых подробностей, отправилась в Фонтин. Дом господина Лебока, расположенный на околице деревни, был так же невелик, как «Шомьер». Сад скрывался за высоченной, аккуратно подстриженной живой изгородью. Сквозь решетчатую калитку можно было разглядеть небольшую круглую лужайку, за которой стоял кирпичный домик, покрашенный в белый цвет. Расстояние от калитки до дома составляло пятнадцать-двадцать метров – примерно так же, как в «Шомьере».

Следователь попросил Лебока сесть туда же, где он сидел в день преступления. И тот расположился у окна, с книгой на коленях и трубкой в зубах.

Увы, здесь также ошибка была невозможна. Любой, кто проходил вдоль ограды и бросал взгляд на дом, явственно видел месье Лебока в окне. Пятеро вызванных свидетелей – крестьян и лавочников из Фонтина – подтвердили свои прежние показания, причем настолько уверенно, что присутствие Лебока дома в день преступления, между полуднем и четырьмя часами, выглядело таким же неоспоримым, как его присутствие в данный момент рядом с судебными чиновниками.

Эти последние не скрывали своего замешательства перед инспектором и следователем, которому Бешу представил своего друга Барнетта как детектива, известного необычайной проницательностью. И тот не преминул спросить:

– Сложнейшее дело, месье, – и что вы о нем думаете?

– Да, что вы о нем думаете? – подхватил Бешу, напомнив Барнетту знáком о почтительном обращении с инспектором.

До сих пор Джим Барнетт наблюдал за ходом расследования в «Шомьере», не говоря ни слова, и Бешу тщетно пытался узнать его мнение. Сыщик всего лишь качал головой и что-то неразборчиво бурчал себе под нос.

Но сейчас он учтиво ответил: