Претерпевшие до конца. Том 2

Работа на шахте давалась Ане тяжело. Подземелье, в котором исчезала и последняя радость узника – белый свет – угнетало её. А ещё хуже было то, что ещё не увяла её красота. Во всяком случае, не увяла в той степени, чтобы гарантировать от посягательств. Хватало в лагере женщин, прилагавших старания к тому, чтобы сохранить этот «счастливый билет» для освобождения от общих работ. Рассчитывались со своими «покровителями» и «кормильцами», делившимися пайкой, где придётся: в подсобках, в нужниках среди экскрементов и мочи, нисколько не смущаясь обстановкой. «Давай пайку и делай «ляльку», – таков был их «моральный кодекс». Этот «товар» смотрел на остальных свысока, фыркая презрительно: «Зачем мне работать, пока моя … может заработать?» «Строптивые» же доходили на общих, нередко получая к тому штрафные пайки. Среди них была и Аня, с таким ожесточением натиравшая углём лицо, дабы изуродовать его, что сделалась похожей на мавританку.

Итог своего усердия в достижении этой цели, помноженный на старания следователей, она смогла оценить лишь по освобождении, так как в лагере не было зеркал. В мутном окне поезда, везущим её, уже освобождённую, но ещё поражённую в правах, к Иркутску, Аня вдруг с ужасом увидела исхудалую старуху с изрубцованным, почерневшим лицом и запавшими из-за отсутствия зубов губами.

– Боже, кто это? – спросила она, указывая пальцем на страшный призрак.

Куривший неподалёку мужик глянул на неё, как на помешанную.

Аня опустила голову, а затем спросила его:

– Как вы думаете, сколько мне лет?

Мужику было сильно за пятьдесят, и он пожал плечами:

– Почём мне знать, мамаша, сколько тебе? Небось, как я, давненько полвека разменяла.

– А ведь мне нет и сорока… – прошептала Аня.

Мужик опустил папиросу, посмотрел на неё уже со смесью недоверия, испуга и сострадания.

– Война?.. – спросил осторожно.

Аня горько усмехнулась:

– Война, отец, война…

Мужик вздохнул:

– Да, досталось тебе. Прости уж…

Деревня, где жила Галя, с которой единственной Аня всё это время поддерживала переписку, находилась далеко от Иркутска. От маленькой станции дорога шла через тайгу. Аня отправилась в путь, нисколько не опасаясь столь мало знакомой ей чащи. Писала же Галя – твёрдо держаться дороги: чего же бояться?

Дорога, однако же, преподнесла сюрприз. Из-за идущих работ по прокладке ЛЭП её временно перекрыли, и Ане пришлось свернуть в обход на узкую тропинку. Она неплохо ориентировалась в лесу и как будто точно держалась нужного направления и всё-таки сбилась с пути и к вечеру окончательно заплутала, потеряв свою тропинку и наугад тычась в разные стороны.

Досадуя на себя, она присела на поваленное дерево, думая, что делать дальше. Паника нисколько не овладела ей. С собой Аня имела спички и еду, а, значит, можно было спокойно устраиваться на ночлег. А утром, когда рабочие снова начнут рубить лес, загудят трактора, она наверняка услышит их и пойдёт на звук. Главное, никуда больше не двигаться до того времени, иначе в потёмках можно окончательно забрести в глушь.

Приняв это решение, Аня занялась собиранием дров для костра, напевая при этом один из любимых романсов. Внезапно до её слуха донёсся собачий лай. Она резко выпрямилась и увидела в нескольких шагах от себя высокого, сухопарого старика и похожую на волка собаку. Старик безмятежно стоял, опираясь на ружьё, и смотрел на неё.

– Простите, – сказал он, наконец. – Я невольно заслушался. Давно не слышал этого романса… У вас чудесный голос!

– Спасибо, – отозвалась Аня, удивляясь, откуда бы таёжному деду знать такую музыку. – Это уже не голос, а так, остатки.

– Вы не местная? – спросил старик.

– Нет. Я шла со станции к подруге и заблудилась. А вы не лесовик? – пошутила Аня.

– Может, и лесовик, – улыбнулся дед в пышные белые усы. – В какую деревню вы шли?

– Шугаево.

– Далече! – протянул старик. – Это вы лихо вправо удалились. Смотрю, к ночлегу готовитесь?

– А что ж делать?

– Не боитесь лесных зверей?

– Жизнь научила, что людей надо бояться куда больше.

– Это верно, – кивнул старик. – В таком случае, не побрезгуйте моим гостеприимством. Тут недалеко моё зимовье. Отдохнёте в уюте, и ни зверь, ни человек страшен не будет.

– Спасибо за такое великодушие! Охотно принимаю его.

– Вас как звать? – снова тепло улыбнулся дед.

– Анной.

– А меня Фёдором Степанычем зови. Идём, Анна, ночь скоро.

До зимовья дошли через четверть часа. Было оно просторно и устроено на совесть. Хозяин явно часто и подолгу живал в нём. На ужин был подан копчёный заяц, показавшийся Ане королевским яством.

– Что же, вы в лесу живёте? – спросила она.

– На зиму в деревню перебираюсь, избёнка у меня там.

– Вы охотник?

– Охотник, – кивнул старик. – Хорошее, знаешь ли, дело.

– Чем же оно хорошо?

– Тем, что от людей далече. От их учреждений. Правда, и сюда, вот, ломятся уже со своими стройками… Но тайга большая, она вернее Дона не выдаст. Здесь я – вольный человек и себе хозяин.

– Что же, вы вовсе отшельником живёте?