Претерпевшие до конца. Том 2

Жоржа затошнило. Он понял, чего хочет от него следователь, ради чего, вообще, было затеяно это представление.

– Чем же я могу доказать? – спросил глухо.

– Вы должны подписать кое-какие обязательства и в точности исполнять их. Всего-навсего.

– А если я подпишу и не стану исполнять?

– Такой возможности мы вам не дадим, – прозвучал ледяной ответ.

– А если я не подпишу? Вы же не можете меня заставить!

– Мы – можем.

В этих двух словах было столько неколебимой уверенности, что Жоржу стало страшно. Подленькое, мелкое чувство вновь проникло в его душу, как некогда в Семнадцатом, и, подобно спруту, сковало её скользкими, ледяными щупальцами.

– И как же? – он ещё пытался сохранить лицо, держаться достойно.

– Вы же неглупый человек и понимаете, что с древних времён человечество изобрело довольно способов, чтобы заставить человека сделать и сказать всё, что угодно.

– Бить будете?

Альтшуллер посмотрел на свои небольшие, как у женщины, руки, ухмыльнулся:

– Я, Юрий Алексеевич, с детства питаю некоторое, знаете ли, отвращение к подобного рода упражнениям. Не люблю марать рук. Хотите, я покажу вам одно очень простенькое приспособление, которое мы как раз собираемся опробовать?

– Уже специальную машину изобрели? Или дыбу восстановили?

Ухмылка следователя стала ещё противнее:

– Не угадали, Юрий Алексеевич. Видите ли, я убеждён, что подобного рода устройства должны быть максимально просты, чтобы их можно было использовать всегда и везде. Идёмте же! Вам оно понравится!

«Устройство» находилось в соседнем помещении и представляло собой приделанный к трубе стульчак с довольно глубоким чаном, под которым располагалась жаровня.

– Поясняю технологию данного устройства, – с видимым удовольствием начал Альтшуллер. – Берётся большая, жадная крыса и сажается в чан. Затем берётся враг и сажается также – но уже на стульчак и, как подобает, без порток. Враг привязывается к трубе так, чтобы не мог дёрнуться. Затем мы разводим огонь в жаровне, и тогда обезумевшая крыса…

– Хватит! – вскричал Жорж. – Вы… Вы… Ведь это же средневековье! Если я донесу по начальству о ваших «приспособлениях»!..

– Без начальства, Юрий Алексеевич, в нашем ведомстве и комар не пищит. Так что же, не желаете ли первым испытать наше устройство? Стать, так сказать, пионером?

После Жорж много раз задавался вопросом, сдержал бы или нет Альтшуллер свою угрозу? И неужели, в самом деле, столь чудовищное орудие пыток применяют к живым людям? А тогда ледяные глаза следователя не оставили в нём сомнений: этот заправский малюта со спокойной душой смог бы резать человека на куски и, пожалуй, ещё смаковал бы процесс.

О, новейшие палачи превзошли своих предшественников. Они поняли, что пытка должна причинять не только неимоверную физическую боль, но и максимальное унижение. И, как в проклятом Семнадцатом, Жорж снова не смог сопротивляться смеси ужаса и омерзения, стоило представить себя на альтшуллеровском «стульчаке». Он подписал всё, что от него требовалось, и с той поры покорно выполнял принятые на себя обязательства.

В Откровении сказано, что Антихрист наложит печать на своих рабов. Роспись под обязательством сотрудничать с ГПУ – не та ли самая это печать? Жорж не верил в Бога, но, вернувшись из чекистских застенков, почувствовал, словно из него, ещё живого, ещё страдающего, вынули душу. А как жить – без души?

Ему тяжело было видеть близких, смотреть им в глаза. В своих армейских соратниках он отныне видел сплошных предателей и доносчиков, не веря, что не пытались склонить к сотрудничеству их, и что они смогли устоять.

О, что за дьявольщина! В обществе, где все доносят друг на друга и все видят друг в друге доносчика, где целые толпы требуют расправ и расправам этим аплодируют – кто невинен?! Кто чист?! Все причастились крови, все приобщились к катову ремеслу… Так о чём же сокрушаться?

Душа была мертва. А вместе с нею Родина и всё то последнее доброе, что ещё было у него. А потом умерла Ляля… Бедная, терпеливая, покорная Ляля, сносившая и прощавшая всё. И вдруг бросила, ушла, последнюю хрупкую ниточку оборвав. Только когда её не стало, Жорж понял, как необходима она была ему. Без неё одиночество его стало полным. Он более не ночевал дома, пустота и немота которого приводила его в состояние паники. Коротал ночи либо у Люськи, с который жил не первый год с молчаливого согласия её мужа, покорно убиравшегося в чулан, либо в каком-нибудь «гнезде разврата», либо, на худой конец в рабочем кабинете, напившись до беспамятства.