Претерпевшие до конца. Том 2

Поистине удачным выдался день у товарища Викулова! Он единолично раскрыл очередной заговор против вождя, изобличив двух предателей, получил за это заслуженную награду, отобедал в дорогом ресторане, заказав для себя и своей спутницы деликатесы, о которых абсолютное большинство страны не могло и помыслить, и отличное вино, и, вот, сидел вместе с нею в зале Большого театра… Конечно, сам бы он лучше остался в ресторане или в очередной раз посмотрел «Цирк» с Любовью Орловой. Мэри любит чудеса! – вот, это – да, это – искусство. Смотришь и душа радуется, а тут… Тоскливые завывания доносившиеся со сцены навевали на него сон. Но что ни сделаешь ради любимой женщины! А женщина сидела рядом, и на ту сцену, где ломала руки её обожаемая Барсова, смотрела неотрывно в немом восторге, делавшим её личико ещё краше. А женщина всё больше привыкала, доверяла ему. И уже нисколько не противилась тому, чтобы он взял в свои её руку.

Две цели имел Варсонофий: карьеру и женщину. И в направлении обеих сделал он в этот день по очередному шагу. Вот так-то ходить надо, товарищи! И тогда дойдём, непременно дойдём до всех побед – и на личном фронте, и на общемировом. И социализм отгрохаем назло недобитым буржуям, и все бабы, какие глянутся нам, нашими будут. Только срок дайте!

Варс подавил зевок и, не выпуская руку Анны, чинно вперил взгляд в сцену, ни бельмеса не понимая из происходящего на ней.

Глава 3. Последний забег

Ощущение петли, затянутой на шее, появилось у него не вчера, когда плохо скрываемое торжество на лощёной физиономии недавно присланного в генштаб недоноска сказало ему больше, чем могли бы сказать любые слова. С этим ощущением он жил уже многие годы, а теперь петля всего лишь затянулась туже.

Когда явилось оно в первый раз? Тогда ли, когда он, офицер Русской Императорской армии, военный герой, пресмыкался перед солдатнёй и комиссаришками, боясь не столько смерти, сколько позора, надругательства, унижения. А ведь мог бы вспомнить, как сказал однажды старый командир:

– Смерть за правду не может быть позорной, а жизнь в подлости позорна всегда. Христос позорный крест освятил собой, какого же нам ещё примера нужно?

Может, и в самом деле лучше было дать растерзать себя тогда? Или вкатить себе в пулю в лоб? Пожалуй, так. По крайней мере, умер бы человеком, а не червём…

Это точно вчера Витька Василенко про червя сказал. Червь, в смертном ужасе, извивающийся под каблуком… Знал бы он, как не в бровь, а в глаз попал! Витька, Витька… Он всегда наивен был, сколько помнил его Жорж. Когда монархия пала, он плакал, Керенского ненавидел до колик, а за большевиками пошёл, уверовав, что они смогут воссоздать государство, так как только они имеют силу удержать власть. Это всё он, конечно, не враз вывел, а сперва очень сокрушался, когда мобилизовали его в Красную армию – горевал, что против своих идти приходится. А потом, по мере укрепления большевиков, куда как резво пошёл. До того, что сам из штаба в действующую армию запросился и чин по чину рубил башибузуков. И ведь, кто бы мог подумать, верил, что воюет не за дело Ленина-Троцкого, а за Россию.

Что ж, и Жорж верил некогда, верил, горячо убеждал сам себя в том, что, как бы ни называлась Россия, она всё равно остаётся Родиной, и Родине нужны границы, армия, вооружение. А, значит, ничего зазорного нет в том, чтобы служить установившейся власти – ибо это для блага Родины.

Но однажды Жоржа арестовали. Белым днём, безо всякого шума… Жене, как он позже узнал, от его имени дали телеграмму, будто бы он уехал в командировку. Неужто так уверены были, чем всё кончится, ценили так низко?

Следователь Альтшуллер с первых минут огорошил его, загремев внушительно:

– Что же это же это вы, гражданин Кулагин, вздумали с белопогонными недобитками контрреволюцию плести?!

– Какие белопогонные недобитки? – искренне опешил Жорж.

– Сами знаете! Говорите сейчас же, как поддерживаете связь с племянником?

– С каким племянником? О чём вы? У меня был только один племянник, Родион… Но я о нём ничего не слышал с восемнадцатого года! Я был уверен, что он погиб…

– А он не погиб, – объявил следователь. – И так крепко не погиб, что стал в эмиграции нашим активнейшим врагом, порочащим нашу страну. Ваш племянник активно работает в РОВС, издал враждебную нам книгу. Он один из тех, кто наиболее рьяно поднимает знамя борьбы с нами на Западе. Будете утверждать, что не знали об этом?

– Ни сном, ни духом! – выдохнул Жорж.

Альтшуллер протянул ему карточку:

– Узнаёте?

На фотографии рядом с долговязым одноруким генералом стоял живой и невредимый Родион.

– Да… Это Родя, мой племянник. Но, клянусь, я понятия не имел, что он жив!

– Клясться не надо, – следователь убрал карточку в папку. – Словам мы не верим.

– Что же вам нужно?

– Дела, Юрий Алексеевич, дела, – неприятная ухмылка тронула губы Альтшуллера. – Вы должны доказать свою честность и верность нашему молодому государству. Тогда может статься, что Родина простит вам преступное родство с её врагом.