Претерпевшие до конца. Том 2

Меньше всего хотелось теперь петь. Аню не покидали мысли о Пете, хотелось как можно скорее распрощаться и вернуться к нему. А тут ещё петь! И уже все взгляды устремлены на неё! И взгляды юношей – интереса полны. Аня знала о себе, что не только голосом, но красотой не обделила её природа. И что даже в классе, где слывёт она чудачкой и белой вороной, где, как минимум, относятся к ней едва ли ни враждебно, многие мальчики заглядываются на неё, а девочки завидуют и оттого злятся. Аня не обращала внимания ни на тех, ни на других и этой отстранённостью ото всех защищала себя от возможных конфликтов.

– Рая, пожалуйста… Я не в голосе сегодня… – пробормотала Аня.

– Не ври! – безапелляционно прервала подруга. – Ты в голосе всегда! Я сегодня именинница, поэтому все должны меня слушаться! – она звонко рассмеялась. – И не спорь! Пой, что сама захочешь, разрешаю!

И на том спасибо…

Пашка, полноватый, курносый парень в широчённых брюках вопросительно посмотрел на Аню, провёл по струнам, приглашая к исполнению. Деваться было некуда и, допив лимонад, она запела:

– Чудно как пахнет жасмином

Связанный белый букет.

Кем-то забыт над камином -

Кем-то, кого уже нет.

Белые ветви увяли,

Ни для кого не цвели.

Так, незачем их сорвали,

Бросили здесь и ушли.

В сумерках стали темнее

Ирисы дальних куртин.

Чей это шепот в аллее?

Чудно как пахнет жасмин,

Чудно как пахнет жасмин!

Гитарный перебор, и Пашка, лукаво прищурившись, спросил:

– Контрреволюционные песни поёшь! Не боишься?

– Что же контрреволюционного в жасмине и ирисах?

– Их автор. Прозоровский-то – контра! Или не знала?

– Полно чушь-то молоть! – фыркнула Рая. – У нас и фокстроты – того, буржуазные ритмы! За них, Паша, из института вылететь можно.

– Значит, будем танцевать под это, – Пашка шутливо задёргал струны, вскочив и смешно притоптывая ногами. – Но от тайги до Британских морей / Красная армия всех сильней!

В этот момент из кухни прибежал бледный Раечкин ухажёр Лёнька, выпалил:

– Только что по радио сообщили: товарища Кирова в Ленинграде убили!

Кое-кто из девушек вскрикнул, а юноши сразу посерьёзнели, потянулись к бубнящему за стеной приёмнику. Рая смотрела им вслед с недоумённо-насмешливым выражением лица. Когда «зала» опустела, она подошла к Ане:

– Видела, какая гражданская сознательность? Вот, какое, спрашивается, им дело до этого товарища? Чего он им, отец родной, что ли? Тьфу ты… Всё веселье испортили. Я бы это радио выбросила к чёртовой матери, всё равно же одну ерунду несут.

– Если бы тебя услышал твой отец, то вряд ли одобрил бы!

– Это его дело.

Из кухни доносились спорящие голоса. Там уже вовсю обсуждалась политическая ситуация и высказывались возмущения подлым террористическим актом.

Раечка покрутила пальцем у виска и растянулась на диване:

– Ладно, пусть их языками помашут, а я поем, пожалуй, и отдохну от них. А потом выгоню к чёртовой матери, если им какой-то Киров дороже меня…

Аня улыбнулась:

– Ты, Раечка, чудо. Только уж не очень гони их. А то чего доброго донос на тебя напишут.

– Думаешь, они таки сволочи? Хотя очень возможно. Но я их всё равно выгоню. Ты, небось, тоже бросить меня хочешь?

– Раечка, у Сани было ночное дежурство, он очень устал. А ему ещё нужно проводить меня до дома.

– Ладно… – царственно взмахнула рукой Рая. – Я же не зверь, идите уж. Завтра позвоню.

Аня расцеловала подругу и с облегчением покинула праздник.

Трамвай в этот поздний час был пустым и, заняв последнее место, она спросила клевавшего носом Саню:

– Саня, если Кирова убили, значит, ещё есть сопротивление? Есть борьба?

– Какой ты ещё ребёнок, Анюта. Да и все, что у твоей подруги табунились – тоже. Это значит, что нужно снова провести массовые чистки, а для этого нужен формальный повод. Нужна Каплан или Канегисер.

– Кто?

Саня нахмурился, подавил очередной зевок:

– После выстрела Каплан в Ленина и убийства Канегисером Урицкого большевики объявили красный террор. Это обычная тактика… Обычная провокация. Во Франции те же методы в ходу были. Мне отец рассказывал. Измыслить или совершить преступление, приписать его врагу, раскочегарить массы воплями о необходимости кары и защите революции, а под эту песню перебить всех подозрительных.

Аня поёжилась, спросила тревожно:

– Ты считаешь, что будет новый террор? И против кого? Против каких «подозрительных»?

– Анюта, ты уже не ребёнок. У тебя достаточно примеров перед глазами, кто для них подозрителен.

– Петя… – прошептала Аня со страхом, вспомнив его родословную.

– Ну, я, в общем, недалеко ушёл, – пожал плечами Саня. – С моим-то братом и отцом. Ладно, хватит об этом. Будет только то, что Бог попустит, избежать назначенного нельзя, а, значит, и думать об этом нечего.

Но Аня уже не могла не думать. В ушах нарастала какая-то пугающая, грозная симфония, а вместе с нею заставляло трепетать сердце предчувствие неотвратимо надвигающейся беды.

ЖАТВА

Глава 1. Обречённые