– Слушаюсь, господин генерал, – не очень-то довольно отозвался Николаша. – Разрешите удалиться? Меня ждут у Налимовых.
– Разрешаю, – кивнул Тягаев.
Никогда не имевший сыновей, он глубоко привязался к племяннику, в котором не без гордости видел белую офицерскую косточку, какой с детских лет отличался сам. Пётр Сергеевич сам обучил Николашу верховой езде, владению саблей и пистолетом. В кадетский корпус имени Великого Князя Константина, располагавшийся в Белой Церкви, он отдал мальчика уже готовым воином. Николаша всецело оправдывал его надежды, став одним из первых учеников, каковым когда-то был и сам Тягаев. Генерал время от времени навещал племянника и даже несколько раз выступал перед воспитанниками корпуса. С его директором Борисом Викторовичем Адамовичем, генералом и педагогом, не чуждым литературного дарования и приходившимся братом известному поэту, Пётр Сергеевич был в самых дружеских отношениях. Борис Викторович не раз предлагал Тягаеву заняться педагогической работой, поделиться своим боевым опытом с подрастающей сменой. Но Пётр Сергеевич отказывался. Зная свой чересчур вспыльчивый и раздражительный характер, он ясно понимал, что хорошим педагогом быть не сможет, ибо педагогика требует терпимости. Отдельные беседы по случаю – это ещё туда-сюда, но никак не постоянная работа.
Отдав честь дяде, Николаша зашагал к двери, насвистывая бодрый мотив, в котором обладавший тонким слухом Тягаев тотчас узнал гимн ВФП.
– «Крепче бей, наш Русский молот, / И рази, как Божий гром?» – живо обернулся генерал. – Вы бы лучше, господин юнкер, пели «Братья! Все в одно моленье / Души Русские сольём»12.
Мальчик ушёл, а за ним с извиняющимся видом последовала и его мать. Пётр Сергеевич посмотрел на жену:
– Скажешь, что я опять был слишком резок?
– Не слишком, – мягко улыбнулась Дунечка. – Просто ты объяснял ему, как если бы он был взрослым. А он ещё ребёнок. И ему сложно понять твои рассуждения. В его годы думают сердцем, жаждут живого действия, а не рассуждений, жаждут подвига.
– И этой наивной жаждой пользуются прохвосты вроде Родзаевских. Этот адвокатишка хочет славы, хочет быть вождём, хочет обожания! Мне достаточно было однажды увидеть его, чтобы это понять. У этого человека больное честолюбие. И больная тяга к различным побрякушкам: символам, знакам отличия, значкам, ленточкам… Человек, никогда не воевавший, пытается компенсировать это подобным маскарадом. Настоящее дело делается в тишине и не потрясает мишурой, а, коли появляются подобные хлопушки с серпантином и конфетти, то наперёд можно безошибочно утверждать – ничего путного не будет. Мне, признаться, жаль, что Несмелов связался с ними. Хороший был поэт.
– Он и сейчас хороший поэт, – заметила Дунечка.
– Правда. Но многие стихи, написанные им под псевдонимом Дозоров, к поэзии отношения не имеют. Рифмованная агитация и более ничего. А уж славословие «Главе Партии»… – Тягаев махнул рукой. – Ладно, Бог с ними. У меня сегодня иная забота, хотя, боюсь, связанная с этой.
– Что случилось?
– Вечером к нам будет гость.
– Кто же?
– Смысловский. Он приехал в Новый Сад проведать семью и зачем-то хочет встретиться со мной.
– Как ты думаешь, зачем?
Тягаев закурил трубку и глубоко вздохнул:
– По-видимому, затем, чтобы предложить мне ещё один проект спасения России с участием нового германского вождя… Между прочим, ты заметила, Дунечка, как свободолюбивые народы во всём мире сделались падки на всевозможных «вождей»? Повсюду Партии, повсюду Вожди! Сталин, Муссолини, Гитлер… Истерические толпы, обожествление! Вот, видимо, чей пример подталкивает честолюбцев с психическими отклонениями во что бы то ни стало выбиться в вожди… Кишат эти вождики, играющие в политику, а потом кому-то придётся платить за их игрища.
В августе 1934 года в Европе произошло событие, которое определило её судьбу на ближайшее будущее. На исторических путях время от времени встречаются развилки, оказавшись на которых, ещё возможно изменить маршрут. По прошествии же оных чреда событий, расположенных Провидением на избранном пути, оказывается неизбежной. Август стал для Европы именно такой точкой невозврата. Второго числа скончался президент Германии Гинденбург, а две недели спустя по результатам плебисцита при поддержке 85% граждан президентство было упразднено, и полномочия главы государства были переданы Адольфу Гитлеру как «Фюреру и Рейхсканцлеру».