Претерпевшие до конца. Том 2

– Догматически мы не можем этого обосновать, как следует. Подобное обвинение способно только вызвать улыбку на его устах, как приятный повод лишний раз своим мастерством в диалектической канонике утешить тех, кто хранит с ним общение по уверенности в его полной безупречности в догматическом отношении… – владыка помолчал и со вздохом добавил: – Между тем среди них немало таких, которые видят погрешительность многих мероприятий митрополита Сергия, но, понимая одинаково с ним источник и размер присвояемой им себе власти, снисходительно терпят эту погрешительность, как некое лишь увлечение властью, а не преступное её присвоение. Сергий безнадёжен, я понял это при нашей недавней встрече в Москве. Но остальной клир? Предъявляя к ним укоризну в непротивлении и, следовательно, принадлежности к ереси, мы рискуем лишить их психологической возможности воссоединения с нами и навсегда потерять их для Православия. Ведь сознаться в принадлежности к ереси много труднее, чем признать неправильность своих восприятий внешнего устроения церковной жизни. Нужно, чтобы и для этого прекраснодушия властные утверждения митрополита Сергия уяснились, как его личный домысел, а не как право, покоящееся на завещании Святейшего. Всем надо осознать, что завещание это никоим образом к митрополиту Сергию и ему подобным не относится, – на последним предложении митрополит сделал особый акцент, подняв вверх указательный палец. – Восприять патриаршие права и обязанности по завещанию могли только три указанные в нем лица, и только персонально этим трём принадлежит право выступать в качестве временного церковного центра до избрания нового патриарха. Но передавать кому-либо полностью это право по своему выбору они не могут, потому что завещание патриарха является документом совершенно исключительного происхождения, связанного соборной санкцией только с личностью первого нашего патриарха. Поэтому со смертью всех троих завещанием указанных кандидатов завещание Святейшего Тихона теряет силу, и церковное управление созидается на основе указа от седьмого ноября. Тем же указом необходимо руководствоваться и при временной невозможности сношения с лицом, несущим в силу завещания достоинство церковного центра – в данном случае митрополитом Петром, что и должно иметь место в переживаемый церковно-исторический момент. Иное понимание патриаршего завещания, утверждаемое митрополитом Сергием, привело уже к тому, что завещание, составленное для обеспечения скорейшего избрания нового патриарха, стало основой для подмены в церковном управлении личности патриарха какой-то коллегиальной «Патриархией»… Владыка Дамаскин прав, наше дело не искать кафедр, которых нам, к слову никто и не даст занять, но при братском единении и взаимной поддержке сохранить с Божьей помощью Русскую Церковь в исконном Православии во всё время действенности патриаршего завещания и довести Её до законного Собора. Твёрдо верю, что так будет!

Глава 7. Яблочный спас

Колёса телеги натужно скрипели, чахлая лошадь лениво тянула её по разбитой дороге, понукаемая жилистой, загорелой бабой, время от времени насыщавшей свою речь мужицкой бранью. При этом она всякий раз понижала голос и косилась на сосущего пальчик ребёнка.

– Что ж ты так ругаешься-то? – спросила Наталья Терентьевна.

– Образованная? – прищурилась баба.

– В общем…

– Городская?

– Нет, тоже в деревне живу…

– А чего тогда спрашиваешь? – пожала плечами баба. – Жизнь доведёт – ещё не этак залаешь. Или, может, в вашенских краях сытно, и люди с голодухи не мёрли?

– Наши края недалече – ярославские мы, – ответила Наталья Терентьевна, прижимая к себе девочку. – И люди мёрли у нас так же, как и везде.

– То-то ж. Не похожа ты на деревенскую… Партейная?

– Учительница.

– А! – уважительно протянула баба. – Ну, это-то дело хорошее. К нам-то почто? К родне, что ль?

– Можно и так сказать.

Баба кивнула на ребёнка, изобразив на хмуром лице ласковость:

– Твоя?

– Моя… – неуверенно откликнулась Наталья Терентьевна.

Год назад, дождавшись летних каникул, она решила поехать проведать Любашу и других земляков, тремя годами раньше сосланных в Сибирь. Деньги на дорогу и посильную помощь откладывала весь год, отказывая себе подчас в необходимом. Путь неблизок был: кажется, без малого вся Россия перед взглядом прошла, покуда добрались до таёжной глуши, в которой располагался лагерь ссыльнопоселенцев. Маленькие, спешно срубленные избёнки, окрест – сплошные вырубки. Людей видно не было. Наталья Терентьевна подумала, что ссыльных увезли на другое место, но в этот момент увидела худющего мальчонку, больше походившего на меленького старичка, сидевшего на крыльце одного из домов.

Наталья Терентьевна приблизилась и, поздоровавшись, спросила, есть ли в лагере ещё кто-нибудь.

– Как ни быть! Бабка Глафира. Она уже месяц лежит, а всё никак не помрёт. Никишка ещё, Акулиха. Горячка у ней после того, как ребёнка скинула. Так мамка сказала.

– А мамка твоя где?