Преступник

— Не хочу так зарабатывать деньги, бабушка… Не хочу! Не буду красить губы, танцевать… — Тоненький голосок Джеврие дрожал.

— Раньше ты этого не говорила. Кто тебя научил?

— Никто.

— Нет, научили, дрянь такая!..

— Говорю, никто! Никто! Никто!..

— Я знаю, кто тебе мозги крутит. Ну, подожди!..

На минуту в комнате стало тихо. Потом Джеврие закричала. Старуха била ее палкой.

— Вот тебе! Вот тебе! Не будешь его слушаться! Не будешь!..

Джевдет с трудом себя сдерживал.

— Хороший мальчик, говоришь? — ворчала Пембе. — Был бы он таким, разве подохла бы эта ведьма?

Его мать называли ведьмой! Этого Джевдет уже не мог вынести.

Он вбежал в комнату, загородил собой Джеврие. Отнял у старухи палку.

— Не смей бить ее! Не смей! Вот увидишь, заявлю в полицию! Знаешь, что тебе будет за твои дела?

Опять полиция! Что за напасть? Старуха не переносила этого слова. За ней водилось немало грехов. А Джеврие была не первой «внучкой». А вдруг и вправду донесут?

— Прости меня, сынок! — залебезила она. — Прости, старую! Пальцем ее больше не трону. Вот увидишь! — А сама думала: «Надо увезти девчонку, спрятать подальше. Да вот куда? В Эдирне или в Текирдаг?[41] Раньше не девка была, а клад. Просила милостыню и все до последней монеты отдавала… Танцевать научилась, стала красить губы, садилась на колени к гостям в кофейнях. А теперь вот, пожалуйста… Все пошло прахом. Перестала слушаться. Сколько денег пропало! Разорение одно. Раньше бы мальца отвадить. А вредный! Надо с ним поосторожней».

Старая Пембе погладила Джевдета по спине.

— Я ведь тебе в бабушки гожусь, сынок. Упокой аллах душу твоей матери! Пусть она спокойно спит! Так уж у меня вырвалось, ненароком. Не сердись на меня.

— Прости ее, Джевдет-аби. Она нечаянно. Правда, нечаянно. — Джеврие взяла его руку, погладила, коснулась губами.

Джевдет взглянул на старуху.

— Хорошо, пусть так. Прощаю.

Цыганка, заискивающе улыбаясь, проводила его до двери.

По вечерам квартал всегда был погружен в темноту. На узких улочках ни души. Только у парадной двери дома зубного врача тусклым светом мерцал маленький уличный фонарь. Но на этот раз… Джевдет в растерянности остановился. Окна его дома были ярко освещены, как раньше, когда была жива мать и отец приводил с собой приятелей. Что могло случиться? Может быть, к мачехе пришли гости?

У дома сидела тетушка Зехра.

— Вай-вай-вай, сынок, — покачала она головой, — если бы покойница видела тебя с этим лотком!

— Я доволен своей работой, — ответил Джевдет.

— Доволен или не доволен, ничего уж не поделаешь. Поневоле будешь доволен. Послушай-ка, у вас сегодня гости…

— Кто?

— Шофер Адем с матерью.

— Что им надо?

Соседка пожала плечами:

— Откуда я знаю!

Джевдет не хотел звонить. Откроет отец. Опять будет ворчать, расспрашивать. В его чуланчик можно было попасть через дом соседей.

— Можно, тетушка Зехра?

— Иди, сынок, иди.

Он сбросил в своей комнатке лоток, вышел на кухню. Сверху долетел веселый смех мачехи.

«Что это с ней сегодня? Всегда молчит или дерет глотку, а тут веселая. Да еще как смеется…»

Новый взрыв смеха.

Джевдет отошел от крана. «Умоюсь потом. Что там такое? Почему она так смеется?»

Он тихонько поднялся по лестнице, встал на цыпочки и осторожно выглянул в переднюю. За уставленным бутылками и тарелками столом сидели шофер Адем, его мать — тетушка Мухсине, мачеха и отец. Мачеха и Адем сидели рядом, наклонившись друг к другу, и о чем-то шептались.

Отец дремал. Голова свесилась на грудь, глаза были закрыты.

Мать Адема с безразличным видом помешивала ложкой в тарелке. Все окружающее ее, казалось, совсем не интересует.

О чем говорят шофер Адем и мачеха? Джевдет терялся в догадках. Эх, превратиться бы в мотылька, подлететь к ним и подслушать!

Последнее время отец часто бывает с шофером Адемом. А ведь еще недавно, возвращаясь с работы, он говорил: «Опять встретил этого Адема. Настоящий разбойник!» С чего бы вдруг такая дружба с «разбойником»?

Отец грузно повалился на стол и захрапел. Адем и мачеха встали, подняли его и унесли в комнату.

Ихсан-эфенди крепко спал. Он давно не пил, и ракы свалила его. Он лежал на спине — полуоткрытые остекленевшие глаза, крепко сжатые вставные зубы.

Шехназ нагнулась, сняла с мужа очки, положила их рядом с будильником. Прошла в свою комнату. Адем схватил ее за руку.

— Твоя мать здесь, — прошептала она.

— Ерунда!

— Хотя бы дверь закрыл…

Адем взглянул на мать: та по-прежнему с безразличным видом помешивала ложкой в тарелке.

Он закрыл дверь.

Старуха скривила губы в улыбке. Она ждала этого. Все идет как по маслу. Соседка влюблена в ее сына. А раз так, не надо упускать случая. Ихсан-эфенди служит на большой фабрике, имеет дело с деньгами и, уж конечно, приберег кое-что. А кому, как не Шехназ, это достанется?

Она вспомнила свою молодость. Однажды, лет тридцать назад, в такой же летний вечер она осталась одна с Мюфитом-эфенди, торговцем, их дальним родственником. Дьявол ли попутал, аллах ли допустил…

Она вздохнула.

А Мюфит был хорош! Кровь с молоком, черноглазый. А брови! А осанка! Такой важный. Сколько ему тогда было? Лет двадцать восемь?