Преступление и наказание, Часть 5

Then all of a sudden she would be disillusioned and would rudely and contemptuously repulse the person she had only a few hours before been literally adoring. She was naturally of a gay, lively and peace-loving disposition, but from continual failures and misfortunes she had come to desire so _keenly_ that all should live in peace and joy and should not _dare_ to break the peace, that the slightest jar, the smallest disaster reduced her almost to frenzy, and she would pass in an instant from the brightest hopes and fancies to cursing her fate and raving, and knocking her head against the wall.	От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Amalia Ivanovna, too, suddenly acquired extraordinary importance in Katerina Ivanovna's eyes and was treated by her with extraordinary respect, probably only because Amalia Ivanovna had thrown herself heart and soul into the preparations. She had undertaken to lay the table, to provide the linen, crockery, etc., and to cook the dishes in her kitchen, and Katerina Ivanovna had left it all in her hands and gone herself to the cemetery.	Амалия Ивановна тоже вдруг приобрела почему-то необыкновенное значение и необыкновенное уважение от Катерины Ивановны, единственно потому, может быть, что затеялись эти поминки и что Амалия Ивановна всем сердцем решилась участвовать во всех хлопотах: она взялась накрыть стол, доставить белье, посуду и проч. и приготовить на своей кухне кушанье. Ее уполномочила во всем и оставила по себе Катерина Ивановна, сама отправляясь на кладбище.
Everything had been well done. Even the table-cloth was nearly clean; the crockery, knives, forks and glasses were, of course, of all shapes and patterns, lent by different lodgers, but the table was properly laid at the time fixed, and Amalia Ivanovna, feeling she had done her work well, had put on a black silk dress and a cap with new mourning ribbons and met the returning party with some pride.	Действительно, все было приготовлено на славу: стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки - все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное, от разных жильцов, но все было к известному часу на своем месте, и Амалия Ивановна, чувствуя, что отлично исполнила дело, встретила возвратившихся даже с некоторою гордостию, вся разодетая, в чепце с новыми траурными лентами и в черном платье.
This pride, though justifiable, displeased Katerina Ivanovna for some reason: "as though the table could not have been laid except by Amalia Ivanovna!"	Эта гордость, хотя и заслуженная, не понравилась почему-то Катерине Ивановне: "в самом деле, точно без Амалии Ивановны и стола бы не сумели накрыть!"
She disliked the cap with new ribbons, too. "Could she be stuck up, the stupid German, because she was mistress of the house, and had consented as a favour to help her poor lodgers!	Не понравился ей тоже и чепец с новыми лентами: "уж не гордится ли, чего доброго, эта глупая немка тем, что она хозяйка и из милости согласилась помочь бедным жильцам?
As a favour!	Из милости!
Fancy that!	Прошу покорно!
Katerina Ivanovna's father who had been a colonel and almost a governor had sometimes had the table set for forty persons, and then anyone like Amalia Ivanovna, or rather Ludwigovna, would not have been allowed into the kitchen."	У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не губернатор, стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или лучше сказать Людвиговну, туда и на кухню бы не пустили..."