Преступление и наказание, Часть 3

So it is and so it always will be.	Так есть и будет всегда.
He said just now (he nodded at Razumihin) that I sanction bloodshed.	Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю.
Society is too well protected by prisons, banishment, criminal investigators, penal servitude. There's no need to be uneasy.	Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, - чего же беспокоиться?
You have but to catch the thief."	И ищите вора!..
"And what if we do catch him?"	- Ну, а коль сыщем?
"Then he gets what he deserves."	- Туда ему и дорога.
"You are certainly logical.	- Вы-таки логичны.
But what of his conscience?"	Ну-с, а насчет его совести-то?
"Why do you care about that?"	- Да какое вам до нее дело?
"Simply from humanity."	- Да так уж, по гуманности-с.
"If he has a conscience he will suffer for his mistake.	- У кого есть она, тот страдай, коль сознает ошибку.
That will be his punishment--as well as the prison."	Это и наказание ему, - опричь каторги.
"But the real geniuses," asked Razumihin frowning, "those who have the right to murder? Oughtn't they to suffer at all even for the blood they've shed?"	- Ну а действительно-то гениальные, - нахмурясь, спросил Разумихин, - вот те-то, которым резать-то право дано, те так уж и должны не страдать совсем, даже за кровь пролитую?
"Why the word _ought_?	- Зачем тут слово: должны?
It's not a matter of permission or prohibition.	Тут нет ни позволения, ни запрещения.
He will suffer if he is sorry for his victim.	Пусть страдает, если жаль жертву...
Pain and suffering are always inevitable for a large intelligence and a deep heart.	Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца.
The really great men must, I think, have great sadness on earth," he added dreamily, not in the tone of the conversation.	Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть, - прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора.
He raised his eyes, looked earnestly at them all, smiled, and took his cap.	Он поднял глаза, вдумчиво посмотрел на всех, улыбнулся, взял фуражку.
He was too quiet by comparison with his manner at his entrance, and he felt this.	Он был слишком спокоен сравнительно с тем, как вошел давеча, и чувствовал это.
Everyone got up.	Все встали.
"Well, you may abuse me, be angry with me if you like," Porfiry Petrovitch began again, "but I can't resist. Allow me one little question (I know I am troubling you). There is just one little notion I want to express, simply that I may not forget it."	- Ну-с, браните меня или нет, сердитесь иль нет, а я не могу утерпеть, - заключил опять Порфирий Петрович, - позвольте еще вопросик один (очень уж я вас беспокою-с!), одну только маленькую идейку хотел пропустить, единственно только чтобы не забыть-с...
"Very good, tell me your little notion," Raskolnikov stood waiting, pale and grave before him.	- Хорошо, скажите вашу идейку, - серьезный и бледный стоял перед ним в ожидании Раскольникова