Преподаватель

— Когда-то наша семья была совсем другой. — отцовская хрипотца в голосе была особенна для слуха, а разговаривая редко, ему удавалось изъясняться ёмко — Удивляюсь, как этой глупой женщине удалось вас поссорить. И ведь до сих пор не отпускает, да? — он стряхнул пепел в урну и усмехнулся — Вот это талант, настоящий. Даже интересно, чем она так умело орудует, что превратила вас в дураков.

— Ты хотел поговорить о дважды несостоявшейся невестке, будто она того стоит? — недовольство Ника лилось через край, а чёрные глаза, будто забывшие сочувствие, смиряли ехидство отца.

— Зачем ты приехал, культивировать ненависть? — он говорил ровно без обвинений, но с неприкрытым осуждением — Упиваться обидой?

— Я приехал, потому что того хотела Джейн.

— Любопытно… — пальцы, крутящие сигарету, примкнули к губам, на пару секунд алая точка с характерным потрескиванием осветила темноту, погрузив мужчин в облако дыма — Всё никак пока не могу раскусить её.

— Тебе и не надо.

— Это правда, но пока ваши вкусы вызывают сомнения, так что… — швырнув искрящийся окурок в урну, он холодно посмотрел на сад, с кое-где ещё видневшимся снегом, и, растерев озябшие плечи, обратился к сыну — Будь внимателен, женщины, когда влюбляются, становятся взрослыми, расчётливыми, потому что будущее падает исключительно на их плечи, этого не отнять. А вот мужчины превращаются в глупцов, что готовы мир кинуть к ногам тех, кому он не нужен.

Игнорируя замёрзшие руки, Ник опешил, глядя отцу в спину, он спесиво упрекнул его уходящий силуэт одним взглядом. Но пронзившая ненависть отступила, когда сквозняк прогнал от окна лёгкую гардину, приоткрыв изрядно опустевшую столовую и мелькнувшее подозрение.

На втором этаже было просторно и тихо, благородное дерево дополняли коричневые кожаные кресла и шкафы во всю стену, заставленные отнюдь не дешёвыми книгами. Уилл завёл девушку в одну из комнат и, закрыв дверь, включил свет.

Стены глубокого тёмно-синего цвета под приятно мягкой лампой усмиряли любое волнение. У огромного окна в пол стояла кровать из яркого дерева, и Джейн представила, как приятно, наверное, было здесь просыпаться под шум дождя или пение птиц. У дальней стены возвышались массивные шкафы, а у ближайшей, по левую руку, стоял письменный стол и стеллажи со всякой мелочью: учебниками, фигурками и парой фотографий в рамке. На одном из фото девушка заметила парня, лет пятнадцати, так похожего на её возлюбленного, но им не являющимся. Это было фото Уилла, и то, вероятно, была его комната.

Обернувшись, она застыла в удивлении, но доброжелательно улыбнулась. Мужчина нервно поправил часы на руке и, не сводя дрожащих глаз, стал медленно приближаться.

— Что с тобой? — спросила девушка, попятившись назад.

Но тот, изменившись в лице, молчал, и когда Джейн, отдаляясь, упёрлась в стол так, что деваться было некуда, приблизился в упор, прижимая всем телом. Его свирепая грудь вздымалась, а от тела исходил жар. Опустившись, Уилл схватил девушку крепкими руками за бедра и посадил на стол, больно сжимая кожу.

— Стой, — тихо прошептала девушка, не сильно отталкивая сжатым кулаком — что ты делаешь?

— Я хочу тебя. — его дыхание опаляло, прижимая к себе, он рвался к шее, словно дикий зверь.

— Уилл, остановись. — не желая скандалов, Джейн медлила, пытаясь достучаться, её тело обмякло от страха, но голос не дрогнул — Я понимаю твою боль, но это тебе не поможет, одиночество не покинет от секса без разбора. — он слегка прикусил её шею, и девушка вздрогнула — К тому же, я не лучший вариант для этого. — Уилл отстранился, его глаза, казалось, потеряли всякую человечность и приобрели хищную неотрывность.

— Ты лучше любого лекарства. — с усмешкой пропел мужчина.

Зайдя в гостиную, Ник обнаружил мать и отца в безвольных ролях второго плана и напрягся.

— Где они? — прорычал он.

— Не знаю, — прошипел голос матери — наверх куда-то пошли.

Рывком преодолев лестницу, профессор приблизился к двери, из-под которой виднелся свет и, услышав: “Ты лучше любого лекарства” — резко открыл её.

На мгновение тело преподавателя стало ватным, а движения заторможенными, голос, что хотел прорваться сквозь горло, застыл где-то в груди, комом сдавливая нутро. Он глядел на представшую картину в отчаянном ступоре, пока его внутренности разрывались и плавились от яростной боли.

— Что? — вырвалось, когда тот уловил ухмылку брата, но от взгляда растерявшейся возлюбленной, Ник снова онемел.

— Ник, это не… — девушка оттолкнула недруга, устремившись в объятия любимого, но не успев и за руку схватить, остолбенела, тот растаял в воздухе так быстро, будто исчез, а не ушёл.

Глаза студентки наполнились слезами, а руки пробрала дрожь.

— За что? — взмолилась она, глядя на некогда доброго и милого друга.

— Прости, — бездушно бросил тот — я просто хотел, чтобы ему было также больно, как и мне.