Премьера

«Ст. Баковка. Запад, ж. д. Городок писателей.

15 июня 1941 г.

Дорогой Исидор!

Давно хотел написать тебе – но все не подыскивались слова утешения и бодрости, а теперь вдруг понял, что и утешать не надо – надо просто сказать, чтобы ты ни па одну минуту не прекращал работы над новой пьесой; только в подлинной, охватывающей все существо работе и есть законный реванш за обиду, боль и сожаление об угробленной вещи.

И надо написать быстро! Не задумывайся над частностями, не очень занимайся отделкой, это придет потом. Главное, положи на стол новую свою вещь и этим докажи силу сопротивляемости и напора. Без такой силы нам не пробиться.

А пробиваться надо.

Выше голову!

А. Афиногенов».

Ах, как важно было мне получить тогда это письмо.

Дорогие товарищи! Как это важно – поддержать своего друга в тяжелый час. Мы как-то стесняемся иногда писать друг другу. Стесняемся утешать. А это нужно. Без этого не прожить.

Тяжелые часы бывают у всех людей. И у драматургов тоже…

Вот и весь мой рассказ об Афиногенове, драматурге, учителе, друге. Об Александре Дерзнувшем.

Правдоха

Иногда, не очень часто, но все-таки время от времени по телевидению показывают телепостановку «Правдоха» по рассказу Анатолия Глебова.

Все наиболее значительное в искусстве первых лет революции неизменно связано с Анатолием Васильевичем Луначарским. В театре, в живописи, в музыке, в драматургии. Нарком просвещения был центром, вокруг которого собиралось передовое, революционное, молодое… Он – постоянный посетитель всех театральных премьер – был широк во взглядах, жаден ко всему новому, любопытен, внимателен.

Кто такой был Глебов? Работник отдела селькоров в «Крестьянской газете». Автор нескольких драм-самоделок, в Москве не поставленных. Ну а кто из газетчиков не мечтает написать пьесу?!

Еще в двадцатом году в Туле юный поэт поставил в заводском клубе силами самодеятельного рабочего театра драму «Наши дни». Пьес реалистических, бытовых было в те годы маловато. Все больше аллегории, все больше «в мировом масштабе»: «Великий коммунар», «Труд и Капитал», «Красная правда»… А тут пьеса, в которой действует рабочая семья; старики и молодежь. За скудным столом спорят о судьбах революции, о жизни людей. Это была одна из первых бытовых советских драм.

Но не эта, а следующая пьеса заинтересовала Луначарского. История. Ассирия и Вавилон. Восстание рабов в семьсот третьем году до нашей эры. Автор специально изучил ассирийский язык…

Работник отдела писем селькоров ехал в почтовом поезде разбирать жалобу селькора на местные власти, попустительствовавшие кулакам. Сидел на полке в кожаной куртке, дрожал от холода, дремал под стук колес, думал о процессах, происходивших сейчас в деревне… Мысли об отчаянном письме селькора Правдохи спутываются в дремоте с мыслями о пьесе.

«В стук колес вплетаются, все отчетливее проступают в нем мертвые ассирийские слова: «Шару рабу, шару данну, шару киссати, шару Ассури, шару кирпат арба-ти…» Это титул Син-Ахи-Ириба, царя народов, царя Ас-сура, повелителя царств. Слова мумии, немые уже две с половиной тысячи лет и вдруг возродившиеся в моем мозгу. «Шару данну… шару данну… шару данну… шару данну….» – торопливо отстукивают колеса».

***

Разобравшись в деле селькора Правдохи, Глебов написал пьесу об ассирийцах и послал Луначарскому. Нарком очень быстро прочитал. И откликнулся. Написал автору письмо. И написал статью в журнал «Искусство трудящимся». И пригласил к себе автора. Познакомился. Долго беседовал.

«Дорогой товарищ! – писал Луначарский Глебову. – Я очень внимательно прочел Ваш «Загмук». Достоинства этой пьесы значительно превышают ее многочисленные недостатки, и я искренно говорю Вам, что как пьеса для чтения – это одна из лучших вещей, какие мне приходилось читать среди произведений новой драматургии за последнее время…»

Письмо большое, на нескольких страницах. Представляю себе, как было приятно начинающему, двадцатичетырехлетнему, никому не известному литератору получить послание, которое кончалось так тепло и обнадеживающе:

«Мне хочется думать, что я не ошибаюсь, считая Вас подающим большие надежды драматургом новой формации, и, само собой разумеется, все, что может зависеть от меня для того, чтобы облегчить Вам Вашу работу, будет мною сделано. Жму Вашу руку. Нарком по просвещению А. Луначарский» [2].