Премьера

Афиногенов жил и творил, окруженный большими художниками, мастерами советской культуры. Этим в значительной степени объясняются его удачи. Он был связан с Горьким и Станиславским, встречался и переписывался с Немировичем-Данченко. Он начинал одновременно с Фадеевым, Либединским, Сурковым… Дружил с Пастернаком и Всеволодом Ивановым. Горячо спорил, но был всегда в одной шеренге с Всеволодом Вишневским, Треневым, Ромашовым, Погодиным, Файко, Лавреневым. Он много работал и до конца жизни сохранил дружбу с Петровым, Берсеневым, Гиацинтовой, Бирман, Скопиной. В его пьесах блистали всеми гранями таланта Певцов, Леонидов, Корчагина-Александровская, Щукин, Ливанов, Борисов, Добронравов…

Александр Николаевич любил творчество Прокофьева и Шостаковича, любил живопись и музыку. Любил жизнь и умел веселиться, отдыхать, играл на гитаре, пел, рассказывал… Много читал и очень много работал. Он самостоятельно изучил английский язык и читал в подлиннике Шекспира, Филдинга, Гольдсмита… Больше всех драматургов любил Горького и Чехова. Знал наизусть их пьесы.

Каждая новая пьеса Афиногенова была подвигом, активным вмешательством в жизнь, продиктованным желанием изменить, улучшить эту жизнь.

В семнадцать лет он взял себе псевдоним «Дерзнувший».

В городе Скопине, где провел юные годы писатель, есть улица имени Александра Афиногенова.

По Оке ходит теплоход «Александр Афиногенов».

Вспоминая об Александре Николаевиче, драматург Ромашов писал, что Афиногенов внешностью своей, повадкой, смелостью был похож на капитана корабля.

Я счастлив, что мне довелось плавать матросом на его корабле.

В 1940 году мы одновременно написали пьесы. Он «Машеньку», я – «Дом № 5». Его пьеса была посвящена пятнадцатилетней девушке, потерявшей родителей. Моя – тринадцатилетнему школьнику. Разные судьбы, разный сюжет. Обе эти пьесы связывала тема – воспитание молодежи, тревога за судьбу подростков. Нас объединяли в критике этих пьес (обвиняли в «советском сентиментализме», в «чувствительности», писали, что в наших пьесах действуют скверные матери, каких, как известно, не бывает). О пьесах спорили.

Затем «Машеньку» неожиданно премировали на конкурсе лучших пьес Российской Федерации. О моей пьесе появилось несколько хвалебных статей. Она была высоко оценена и в докладе А. Я. Бруштейн на всесоюзном слете работников театров для детей.

Я поздравил Афиногенова с премией и написал ему письмо. Он мне ответил.

«Ст. Баковка. Городок писателей.

12 мая 1941 г.

Милый Исидор!

Спасибо тебе за поздравление!

Я, признаться, тоже доволен, и не столько премией, как тем, что она опубликована вовремя. Это сразу оборвало все слюнотечение у людей, которым пьесы, подобные «Машеньке» или «Дому № 5» – стоят, как рыбья кость, в горле. Но, как я и говорил тебе, идя с ночного просмотра, – вся эта мышиная возня не только не получила дальнейшего развития, но даже «Литературка» обошла ее молчанием. Как будто все говорили друг другу милые вещи на твоем обсуждении. А доклад Бруштейн подан просто очень хорошо.

Крепко жму тебе руку.

Сердечный привет жене!

Твой – А. Афиногенов».

«Мышиной возней» было названо обсуждение пьесы и спектакля Госцентюза в Союзе писателей.

Однако Афиногенов поторопился, считая, что «мышиная возня не получила дальнейшего развития». 13 июня, за девять дней до начала войны, в «Известиях» была опубликована разгромная статья Белогорского «Странные происшествия в доме номер пять», где пьесу называли «клеветой», а автора клеветником.

А когда окончилась война, Саратовский театр имени Ленинского комсомола, затем Ленинградский тюз и многие театры страны поставили пьесу опять. Напечатана она в сборнике моих пьес в 1960 году. Говорится о ней в разных книгах по истории советского театра для детей, и больше меня никто не называет клеветником.

Но тогда, буквально накануне начала Великой Отечественной войны, мне было плохо. Очень плохо. Обидно.

Через день после появления статьи Белогорского я получил письмо от Афиногенова. Вот оно: