Прелесть

— Вы, собаки, называете их вебстерами, и это нормально, — сказал Дженкинс. — Впрочем, название не играет роли — важен смысл.

— Иногда ты их называешь людьми, иногда — вебстерами, — произнес Джошуа. — Я не понимаю.

— Они были людьми, и они правили миром. Вебстер — имя одного из их родов. И этот род совершил для вас великое деяние.

— Великое деяние? Ты о чем?

Дженкинс развернулся вместе с креслом и остановил его.

— Память барахлит, — пробормотал он. — Я теперь так легко забываю… и все путается.

— Ты говорил о великом деянии, которое совершили для нас вебстеры.

— Что? — сказал Дженкинс. — А, ну да… Я хотел сказать, что вы должны за ними присматривать. Не только присматривать, а еще и заботиться о них. Но главное — присматривать.

Он снова медленно закачался. В мозгу побежали мысли, перемежаемые скрипом кресла.

«Едва не проговорился, — упрекнул он себя. — Едва не разрушил мечту. Но спохватился вовремя. Да, Джон Вебстер, я спохватился вовремя. Да, Джон Вебстер, я держу слово.

Я не рассказал Джошуа о том, что когда-то то собаки были питомцами людей, что это люди подняли его народ на высоту, которую тот занимает сейчас. Собакам не надо ничего знать. Пусть держат голову выше, пусть продолжают свою работу. Предания, звучавшие у очага, уже в прошлом. Пусть они и там и останутся.

Хотя я был бы не прочь рассказывать их вновь в вновь. Видит Бог, я считаю это полезным. Предания учили собак, чего им следует остерегаться. Объясняли, почему мы выкорчевали старые идеи из умов дикарей, которых вернули из Европы. Как избавляли этих людей от жестоких привычек. Как заставляли их забыть об оружии, как приучали их к миру и любви.

И теперь мы вынуждены с тревогой ждать того дня, когда они захотят вернуть себе былые навыки, вернуть прежний образ человеческого мышления».

— Так что ты хотел сказать? — настойчиво произнес Джошуа.

— Пустяки, дружище, — отмахнулся Дженкинс. — Просто заговаривается старый робот. У меня подчас сумбур в мозгу, сам не понимаю, о чем бормочу. Так много думаю о прошлом… А ты говоришь, что нет никакого прошлого.

Икебод уселся на пол и взглянул на Дженкинса.

— Его точно нет, никакого, — сказал он. — Мы все проверили и сто раз перепроверили — ошибка исключена. Прошлого не существует.

— Для него нет места, — добавил Джошуа. — Если отправиться вспять по оси времени, там не окажется прошлого, а окажется другой мир, другой интервал сознания. Земля — та же самая, ну разве что самую малость иная. Такие же деревья, реки, холмы, но все-таки это не тот мир, к которому мы привыкли. Потому что он жил иной жизнью, по-другому развивался. Секунда, только что прожитая нами, — не наша минувшая секунда, а чужая, совершенно обособленный от нас фрагмент времени. Мы постоянно живем в одной и той же секунде. Мы движемся, находясь в этом секундном интервале, в крошечном отрезке времени, предназначенном для нашего конкретного мира.

— Вся беда в том, что мы совершенно неправильно мерили время, — сказал Икебод. — Это не позволяло нам понять, чем время является на самом деле. Мы всегда были уверены, что наша жизнь — это движение во времени, а в действительности все совсем не так. В действительности мы движемся вместе с ним. Мы привыкли говорить: «прошла секунда», «истек час», «миновал день». А эта секунда, этот час, этот день никуда не делись. Они постоянно с нами, одни и те же. Они просто идут вперед, и мы идем вместе с ними.

— Понимаю, — кивнул Дженкинс. — Это как щепка в реке. Щепка движется вместе с рекой. На берегах сменяют друг друга виды, но вода все та же.

— Пожалуй, что так, — сказал Джошуа. — Разница в том, что время — твердый поток и другие миры, в отличие от щепки, прочно держатся на своих местах.

— И в этих других мирах живут коббли?

— Наверняка.

— Полагаю, — сказал Дженкинс, — ты уже ищешь способ попасть в эти миры?

Джошуа неторопливо почесался.

— Конечно, он ищет, — произнес Икебод. — Нам нужно осваивать новые территории.

— Но как же коббли?

— Коббли не могли заселить все миры, — ответил Джошуа. — Наверняка есть свободные, и мы постараемся их найти. А если не найдем, будет худо. Популяционное давление вызовет волну убийств, а она отбросит нас к тому, с чего мы начинали.

— Убийства уже происходят, — тихо проговорил Дженкинс.

Джошуа наморщил лоб и прижал уши.

— Причем очень странные. Труп не съедается. Крови нет. Как будто совершенно здоровое существо просто падает замертво. Наши медицинские роботы уже мозги себе вывихнули в поисках причины этих смертей.

— Должна быть причина, — сказал Икебод.

Джошуа сгорбился и понизил голос:

— Дженкинс, мне страшно. Я боюсь, что…

— Бояться совершенно нечего.

— Ты не прав. Ангий мне сказал… что один коббли, похоже, забрался к нам.

Налетевший вихрь засвистел в дымоходе, заиграл кровельными черепицами. Новый порыв ветра вызвал протяжный тихий стон где-то поблизости, в темном углу. И пришел страх, и глухо затопал вверх и вниз по скатам крыши.

Дженкинс содрогнулся, но больше себе этого не позволил, собрав волю в кулак. И произнес скрипуче:

— Никто еще не видел коббли.

— А может, его нельзя увидеть?