Прекрасный инстинкт

Я бросаю быстрый взгляд на колени Кэннона, чтобы убедиться, что его телефон записывает все это. Наконец-то хоть какая-то информация, ключ к тому, что, черт побери, я пропустила, решающий толчок к разрушению моей семьи. Я могла бы заплакать, но также легко и запрыгать от радости, что поначалу может показаться сумасшествием, но нет…неведение было самой тяжелой частью.

— А где была папина, — меня тошнит от отвращения, — подруга в это время?

— Она ушла, но без своего нижнего белья.

— И что папа сказал после этого, Коннер, насчет развода?

— Он был очень, очень зол. Он кричал. Он сломал твое фото с пони на стене. Ты расстроена? Я достану для тебя другое.

Он что..? Это ударяет меня словно молнией, его воспоминания довольно выборочные и избирательные, когда всплывают в памяти. Наверху нашей парадной лестницы была площадка, центральная зона по форме почти как восьмиугольник с несколькими дверями в различные комнаты. На этой лестничной площадке вдоль стены размещались два небольших стола красного дерева, декорированные картинами, цветами и тому подобным. На столе слева стояла картина в черной рамке, изображающая меня в семилетнем возрасте верхом на пони Дасти. Я могу представить ее так же ясно, как если бы она была прямо передо мной прямо сейчас.

— Он бросил фотографию в стену, Кон?

Он жестом показывает согласие, но мне необходимо записать его слова, поэтому я разъясняю.

— Да?

Смотря на меня встревоженным и ранимым взглядом, он отвечает.

— Да. Прости, сестра. Я достану для тебя другую.

— Все в порядке, — я протягиваю руку и похлопываю его по ноге, — я не расстроена, правда.

— Мама не хотела, чтобы он ломал твои вещи. Она даже собиралась вызвать полицию! — его лицо и голос становятся более эмоциональными. — И папа гонялся за ней, крича «только через мой труп», а затем мама отправилась на небо.

Подождите, теперь я сбита с толку. Моя мама умерла во сне, намного позже моего возвращения из лагеря. Я думала, эта ссора случилась, пока меня не было. Обычно я могу уследить за тем, что говорит Коннер, но сейчас я в растерянности.

— Бетти, я устал. Могу я занять свою постель?

— Ох, конечно, прости. Мы не будем тебе мешать.

 Я бы, конечно, хотела, чтобы он продолжал говорить, но не хочу, чтобы на записи это звучало, будто я направляю и подталкиваю его. И теперь я озадачена, даже понятия не имея, о чем дальше спрашивать. Кэннон и я поднимаемся, и Коннер спешит на середину кровати, сворачиваясь калачиком под одеялом.

— Хочешь, чтобы я посмотрела вместе с тобой какой-нибудь другой фильм? — тепло спрашиваю я его, несколько обеспокоенная, что для него все это было слишком.

— Нет, я хочу спать. Увидимся утром. Кэннон, мы можем приготовить завтрак?

Кэннону приходится прочистить горло, так как он слишком долго молчал.

— Конечно. Просто разбуди меня, когда будешь готов.

Я тихонько прикрываю дверь в комнату Коннера и, обернувшись, обнаруживаю Брюса, который обычно никогда не остается в автобусе на ночь, сидящего за столом. Привычные четыре морщинки беспокойства на его лбу превратились в шесть.

— Ты слышал, — констатирую я по ответу, написанному на его лице. Садясь напротив, опираюсь локтями о стол и позволяю голове упасть на раскрытые ладони.

Я слышу, как Кэнон ставит чашку кофе перед Брюсом, а затем ощущаю, как он располагается рядом со мной, и наши бедра соприкасаются.

— Спасибо, Кэннон, — вежливо произносит мой дядя, преисполненный благодарности. — Элизабет.

Он поднимает руку, останавливая меня, когда я вскидываю голову, чтобы возразить против употребления этого имени.

— Элизабет Ханна Кармайкл, твоя мама, моя прекрасная сестра дала тебе это имя. Все время, пока она подрастала, — его голос срывается, и он опускает голову. — Она всегда говорила, что, когда у нее будет дочь, она назовет ее Элизабет. Каждая ее кукла носила имя Элизабет.

Он трясет головой, посмеиваясь, предаваясь воспоминаниям с сияющими глазами.

— Так что вместо того, чтобы ненавидеть это имя из-за него, попробуй принять его ради нее.

Что ж, раз он так говорит.

— И не сдерживай слезы, юная леди. Ты и вполовину не такая жесткая и стервозная, какой хотела бы себя считать.

— Согласен, — вставляет Кэннон, сжимая под столом мое бедро.

— То, что Коннер рассказал тебе, это большой прорыв, в тот час, когда ты больше всего в этом нуждалась, — мой дядя улыбается мне, многозначительно изогнув бровь. —Моя сестра, твоя мама поработала сегодня.

Мое тело напрягается, каждый его дюйм покрывается мурашками.

— Вот как мы поступим. Я останусь сегодня вечером с Коннером в автобусе, а ты в моем номере в отеле. Хорошо выспись, а утром, когда он не сможет услышать или будет под присмотром, позвони своему адвокату и расскажи, что ваш ублюдочный отец замышляет. Также дай ему знать, что Коннер вспомнил сегодня. Посмотрим, как он посоветует поступить дальше.

Я решительно киваю, зная, что это идеальный план действий. Но одна вещь все еще изводит и беспокоит меня.