Прекрасный инстинкт

Без предупреждения, его губы жадно обрушиваются на мои, лишая и дыхания, и здравомыслия. Он неистов, выплескивает все беспокойство и страх в этом поцелуе, очевидное послание о его потребности, желании, вожделении и растерянности. И я наслаждаюсь этим, позволяя ему брать столько, сколько необходимо, получая удовольствие в награду. Он на вкус как страсть и сила, его язык кружится вокруг моего, задавая темп и разжигая каждый дюйм моего существа. Все остальные поцелуи в моей жизни вместе взятые, не имели и крупицы такой интенсивности, заставляющей меня желать закричать и заплакать одновременно, вызывающие мурашки по коже от моего агрессора и стремление раствориться в нем.

Я хныкаю, когда он выпускает меня, отстраняясь, и оценивающе смотрит остекленевшим взглядом.

— Мне так жаль, красавица. Я никогда не обижу тебя и не ударю в гневе, но я испробовал все возможное. Скажи, что ты правда простила меня, пожалуйста, — умоляет он, его голос настолько пронизывающий, что это пугает меня.

— Я прощаю тебя, — я неуверенно пробую на вкус его губы, мягкие и просящие. — Ты спас меня. Я это понимаю, поверь мне. А теперь заткнись и укради мое дыхание.

— Ах, Лиззи, — он наклоняется, прислоняясь своим лбом к моему, обеими руками накрывает и вытирает мои щеки. — Если бы ты была еще чуточку слаще, я бы умер от сахарной комы. Мне плевать, прошло две недели или два десятилетия, я обожаю тебя. Я хочу тебя. Я хочу нас.

— Серьезно? Как парень и девушка?

Да, я-то уж точно красноречива и сведуща в таких вещах, совсем как двенадцатилетняя девочка.

— Ничего, неважно, — я прячу покрасневшее лицо в ладонях. — Я не это имела в виду. Игнорируй меня, пожалуйста. Конечно, ты говоришь не об этом, ты был недавно помолвлен, я знаю.

Я когда-нибудь прекращу болтать? Проклятье, словно тараторка!

— Милая, один вдох для меня, — он поглаживает мою спину, слышно, как он делает

глубокий вдох вместе со мной, — и выдох для себя.

Он ждет.

— Лучше?

Я киваю, все еще пряча лицо, пока он мягко не разводит мои руки в стороны.

— Давай подниматься, нам нужно возвращаться.

Он встает первым, а затем помогает мне. В моем теле появляется чувство тяжести и истощения, и я немного покачиваюсь. Он тут же подхватывает меня на руки, укрывая в безопасности своей надежной груди.

— Кэннон, я могу идти.

— Вероятно, но я хочу держать тебя. У тебя был тяжелый день. Хотя я так чертовски сильно горжусь тобой за то, что попыталась открыться мне. Ты представить себе не можешь, как много твое доверие значит для меня, Лиззи. Поэтому ты продолжаешь идти маленькими шажками, а я понесу тебя, широко шагая.

— Расскажи мне о Ванде, — вырывается у меня, прежде чем я бы струсила и передумала.

— А что на счет на нее?

Ага, наконец-то он соглашается — все эти старушечьи имена одинаковы!

— Ты любил ее? Любишь ли ты ее сейчас?

Он выпускает многоречивый вздох, возможно, из-за напряжения от того, что несет меня, или, может, размышляя над ответом.

— Я любил ее огонь и решительность. Во времена учебы в колледже я знал лишь одно: ничто не удержит ее от достижения поставленных целей. Она была умной и бойкой, и мотивирующей, а пребывание рядом с ней давало ощущение взволнованности и

изысканности. Она управляла женским студенческим обществом, организовывала различные акции по сбору средств и благотворительные мероприятия. Я всегда думал, что у нее было самоотверженное сердце. Поэтому да, поначалу было много вещей, которые я любил в ней.

— И? — пищу я, боясь ответа. Я знаю, они строили отношения, но после сегодняшнего дня я не хочу думать о ком-то еще рядом с ним. Он поднимает меня выше, и я ощущаю себя, будто могу летать. Он заставляет меня надеяться на возможность, что однажды я буду счастливой, нормальной и достойной его.

— А затем она изменилась. Ничего не было естественным, легким или определенным. Все, что она делала или говорила, имело скрытые мотивы; средство, чтобы приблизиться к чопорному загородному клубу и статусу трофейной жены, за который она бы убила. Я не был ее партнером, а был всего лишь дополнением. Она выбирала, что мне одеть, где работать, где учиться, с кем общаться. Я стал чем-то вроде безмозглой марионетки, который делал все, чтобы она ни сказала, и поэтому мне не приходилось слушать ее пронизывающий визг и отвечать перед ее папочкой на работе.

Он говорит о другой женщине, но я тону в ритме его сердца под моим ухом и мелодичной каденции его голоса. И его сила — он несет меня, ничуть не запыхавшись, как будто я невесомая, сейчас его хватка такая же крепкая, как и с первых шагов.

— Ты засыпаешь на мне? — посмеивается он.

— Нет, просто слушаю. Это все?

— Ну, ты знаешь, что было последней каплей — ситуация с маточными трубами. Она бы даже слушать не стала мое мнение, никакого уважения к моим чувствам. И она даже не

сказала мне — я случайно услышал, как она рассказывала об этом своей матери, которая также не видит в этом ничего плохого. Рути — неплохая девушка, она будет прекрасной женой для политика, но она не для меня. В этом нет ничьей вины, просто этому не суждено быть. Конец.