Ох, если бы я сама верила в то, о чем думаю. Вполне возможно, что я подготавливаю себя к боли, от которой, может быть, никогда не оправлюсь. Потому что да, прошло две недели, но, с моей стороны, это неоспоримая симпатия, а не попытка забыться. Я никогда не испытывала ничего подобного: ни с мальчиками из школы, ни с Джошем, нашим первым гитаристом, ни даже с Реттом, так что, мне кажется, тоненькому голоску в моей голове довериться можно.
Кэннон получил то, что не может предложить взамен — мое особенное расположение, дающее ему преимущество и уверенность, две вещи, которые я всегда стараюсь держать при себе.
— Лиз? — произносит мой дядя, терпеливо ожидая меня, пока я теряюсь в своих размышлениях.
— Прости. В общем, — я включаю все свое обаяние, — я хотела спросить, не останешься ли ты с приятелем сегодня вечером, перед выступлением, чтобы я смогла пойти на ужин? Я принесу тебе что-нибудь вкусненькое.
— С кем? — его голос понижается с подозрением.
— С Кэнноном, — произношу я, смотря поверх его плеча.
— Элизабет, — вздыхает он, потирая лицо рукой, — малышка, я лучше умру, чем буду смотреть на твою боль. Он был помолвлен совсем недавно. А ты такая добрая и невинная. Нужно ли мне убить мальчика?
Я смеюсь. Ничего не могу поделать с этим. Мой милый беспокоящийся дядя для меня гораздо лучший отец, чем когда-либо был мой родной.
— Пока что нет необходимости заряжать ружье. Просто поем, что делаю все время, вместе с парнем, с которым легко общаться.
Он заключает меня в крепкие объятия и говорит, уткнувшись в мои волосы.
— Я волнуюсь, только и всего. Ты можешь сколько угодно притворяться, юная леди, но я знаю, какое это большое дело для тебя. И надеюсь, он не злоупотребляет положением, потому что я могу злоупотребить, убив его.
— Я большая девочка и могу позаботиться о себе, обещаю. Мне хорошо известно, что он был помолвлен, и я не наивная или глупая. Я не собираюсь выходить за него замуж, но я наслаждаюсь его компанией. И парни никогда не приглашали меня прежде, — я пожимаю плечами, уповая на жалость. — Может быть весело.
Выпуская меня из объятий, он отступает назад, чтобы зажечь еще одну сигарету, делает глубокую затяжку и медленно выдыхает через нос.
— Я с радостью позависаю с Коннером. А ты — хорошо проведи время.
Я спотыкаюсь, отстраняясь назад, приятно удивленная его неожиданному пониманию и принятию.
— Спасибо. Я люблю тебя, дядя Брюс.
— И я люблю тебя, малышка, настолько, что покалечу его. Скажи только слово.
Поворачиваясь, чтобы зайти обратно, я оглядываюсь через плечо.
— Знаешь, я не из
Теперь нужно сказать остальной троице. Джаред — единственный, кто не имеет непосредственного отношения ко мне.
— Ты голодна? Я оставил тебе тарелку, — спрашивает Кэннон, когда я вхожу.
— Я бы поела, спасибо, — я улыбаюсь, присаживаясь за стол, и ищу тарелку.
— Я разогрел, — он достает потерявшееся блюдо из микроволновки и ставит передо мной. — Что будешь пить?
— Она любит кофе! — кричит Коннер, когда плюхается рядом со мной. — Кэннон сказал, что он поведет тебя на ужин, сестра.
Волосы на затылке мгновенно встают дыбом, и я разворачиваюсь, чтобы поймать взгляд Ретта, стоящего в коридоре. Взгляд, который я впервые в жизни не могу понять. Я думала, мы обсудили этот вопрос — он не влюблен в меня и никогда меня не потеряет — поэтому, что это за новая волна напряженности, представления не имею.
—Это так, — я поворачиваюсь к Коннеру с бодрой улыбкой. — Как ты к этому относишься?
— Потому что от этого ты становишься счастливой?
Он слово в слово запомнил наш разговор в один из вечеров и к месту это употребил. Это мелочь, но дает мне надежду, что он
— Что-то вроде этого, приятель. Ты поел? — я отвлекаю внимание, отламывая кусочек омлета.
— Да, и теперь мне скучно. Когда я снова смогу увидеться с отцом?
Я опускаю вилку, аппетит пропадает. Каждый раз, когда он спрашивает о встрече с монстром, меня словно режут на части. Боль, гнев и отчаяние одновременно охватывают меня.
— Скоро, Коннер. Пока что мы далековато от дома.
Теперь я имею дело с Реттом, сверлящим меня взглядом по поводу ужина, и Кэнноном, делающим то же самое по поводу моей реакции на вопрос Коннера. Но больше всего тревожит понимание того, что приятель будет спрашивать каждый час, пока я не отведу его к нашему отцу.
Внезапно я не могу сделать глубокий вдох. Моя грудь сжимается, и горло сужается, останавливая краткий вдох. Я паникую, мои глаза слезятся, и пятна затуманивают зрение, в то время как по краям надвигается чернота. Я осознаю лишь голос Кэннона.
— Оставайся со мной, сирена. Посмотри на меня, — умоляет он, жестко хватая меня за плечи. — Дыши. Один вдох для меня, — я повторяю за ним, медленно набирая полные легкие воздуха, — и выдох для себя.