Прекрасный инстинкт

— Да, детка, да, — я крепко прижимаю его к себе. — Что не так? Поговори со мной. Это похоже на грозовую тучу, надвигающуюся, словно из ниоткуда, в полном смысле этого слова.

— Когда ты сказала своему отцу, что ты ищешь жилье, потому что тебе нужно место, чтобы жить, и, возможно, ты заведешь собаку, то это звучало предельно четко и ясно. Словно я не вхожу в твои ближайшие планы совместного проживания, хоть ты никогда и не говорила мне этого, — он пожимает плечами и пинает несколько камешков, валяющихся рядом, а у меня от его слов разбивается сердце.

— Потрясающе. Ты не просто ведешь себя как тихоня, действующий исподтишка, ты такой и есть. У меня никогда не было мужчины прежде, поэтому я не подумала об этом. Прости меня, — теперь моя очередь изучать землю и докучать гравию носком своей обуви. — Но это не какая-то выдумка, это даже прописано в учебниках. — Разинув рот, я теперь смотрю на него с широко раскрытыми глазами, излучающими веселье.

— И что же это?

— Ты можешь давать мужчине пошаговые инструкции, даже пронумерованные по порядку, и все, что он слышит, это три последних слова в восьмом пункте. Но стоит сказать что-то спонтанно, и он разбирает по полочкам и анализирует эту чушь с такой дотошностью, словно на уроке биологии препарирует лягушку. Ну а ты? — я толкаю его в грудь. — У тебя хорошие отношения с родителями. Ты сказал им, что мы ищем жилье?

Выпятив бедро, я сложила руки на груди, уже зная ответ.

— Да, сказал. Даже спросил у мамы, смогу ли я взять бабушкино кольцо. Оно в винтажном стиле, ты полюбишь его.

У меня подкашиваются ноги, а руки безвольно падают по бокам. Он спросил кого о чем?

Есть определенные виды слез, которые зарождаются глубоко внутри вас и бьют ключом сквозь вашу душу, заставляя нос хлюпать и оставляя заметные влажные следы. Вы знали об этом? Именно так он понимает, что я плачу, а не по мерзким сопливым звукам, которые я издаю с такой грациозностью.

— Мне не нужно, чтобы ты смотрела на меня, Лиззи. Мне нужно, чтобы ты послушала меня. Я люблю тебя. И никогда не разлюблю. Я хочу жить вместе с тобой и построить дом, жизнь… семью. И как только чьи-либо мнения, что ты замена, перестанут волновать тебя, а слова «он совсем недавно был обручен», произносимые с кислыми минами, не станут гребаной бредятиной, я хочу жениться на тебе. Что теперь здесь? — он кладет руку мне на грудь поверх сердца. — Их голоса или мой?

 Ему действительно нужно писать стихи, но сейчас неподходящее время упоминать об этом.

— Дом? Ты уверен? Не хочешь начать с квартиры или кондо? — я кусаю губы, переминаясь с ноги на ногу.

— Коннеру будет тоскливо в крошечной квартирке, да и собаке тоже. Кондоминиумы — не для семей, они больше подходят пенсионерам. Семьям нужен дом.

— Тогда выбираем дом, — я улыбаюсь; мое сердце приняло решение и грозится взорваться… или остановиться… от потрясения, как легко и естественно это ощущается.

Он смеется от всей души, больше не чувствуя беспокойства, сгребает меня в охапку и принимается кружить.

— Мне все понравились. Особенно желтый с террасой и тремя акрами земли. Вдали от дороги, с огромным задним двором, и никаких лестниц.

— И для меня он был предпочтительней остальных, — шепчу я, страшась делиться мыслями с кем-то еще.

— Дженнифер! — кричит он. И что вы думаете? Она тут же высовывается с чеширской улыбкой на лице и кондитерской посыпкой на кексах, танцующих в ее глазах.

— Желтое ранчо, викторианский стиль, терраса. Поняла. Запрашиваемая цена — двести пять тысяч долларов, уже освобождено, —демонстрирует она свою сверхзвуковую память и умение подслушивать.

— Моя сирена и я хотели бы купить за наличные, — он поворачивается ко мне и шепчет. — У меня есть около восьмидесяти пяти тысяч, — на что я киваю ему. — Наше предложение — сто семьдесят пять тысяч наличными, сегодня. Дайте нам знать!

И он уносит меня в закат. Ну, точнее к поцарапанной машине, и сейчас четыре часа дня. Ну, это почти то же самое.

Два часа спустя Дженнифер звонит нам, чтобы сообщить о том, что владельцы сделали встречное предложение — сто восемьдесят тысяч, которое мы охотно приняли. Мы подписываем бумаги и вступаем во владение во вторник. Через три дня. Так скоро, потому что я втайне от мистера ОКР раскошелилась на срочное рассмотрение, а Джениффер посодействовала в этом.

Самая забавная вещь, которую вы могли когда-либо видеть — двое довольно состоятельных (особенно в нашем возрасте) людей сидят в гостиничном номере в абсолютной тишине. Нам нечего перевозить с собой, нет никаких коммунальных забот, животных и работы, с которой надо уходить, никакой почты, которую надо отправить.

Полностью готовые, мы могли бы запросто переехать хоть завтра.

Не сговариваясь, так как он по-прежнему читает мои мысли, мы одновременно разражаемся неудержимым смехом, от которого сводит живот.

— Итак, полагаю эти три дня мы прохлаждаемся и спорим по поводу цвета краски? — спрашиваю я между приступами хохота, все еще сотрясаясь от сдерживаемого смеха.

Он сбрасывает обувь и забирается на кровать, устраиваясь рядом со мной.