Прекрасная пастушка

Он, поскрипев старинным венским стулом, устраиваясь на нем поудобнее, открыл конверт, достал сразу всю пачку. Перебрав несколько штук, он вскинул брови и посмотрел на Риту. Помолчал, изучая блестящие среди густых пшеничных зарослей волос серые глаза.

— Ты читаешь мои мысли, Макушечка, — наконец сказал Саша. — Я так жалел, что тогда, после празднования пятилетия, уехал и не дождался, когда напечатают наши карточки.

— Тогда еще не было таких фотомастерских, как сейчас, — кивнула Рита. — Теперь они на каждом углу — не проблема. — Она обрадовалась, что попала в точку.

Решетников перебирал снимки, жадно всматриваясь в каждый.

— Какой я был молодой, однако… — Он нарочито шумно вздохнул.

— А потом постарел сразу на десяток лет, — нарушила райское течение беседы мать, которая принимала карточки из рук сына.

— Это почему же? — строгим голосом спросил Решетников, фотография, которую он собирался рассмотреть, замерла в руке.

— Потому что ты отрастил свою ужасную бородищу, как только оказался на Таймыре, вот почему. — Мать шлепнула пачку снимков на стол, тем самым выражая всю силу своего негодования. Потом Серафима Андреевна всем корпусом повернулась к Рите и вздохнула: — Веришь ли, Рита, у Шурика отросла рыжая борода. Та, которую люди называют «борода лопатой», — по слогам произнесла она последнее слово. — Сейчас, сейчас я тебе покажу, Рита, ты его просто не узнаешь. Ты спросишь, что за дедок такой? Между прочим, мой покойный муж, то есть его отец, выглядел моложе даже глубоким пенсионером.

Мать выскользнула из-за стола, Саша подмигнул Рите. Она сначала не догадалась, в чем дело. И Саша понял, он откашлялся и хмыкнул. В его голосе она уловила что-то особенное… победное, торжествующее… или… Да, конечно, это голос мужского тщеславия.

Что ж, Саша Решетников имел право на подобное тщеславие. Мало кто может похвастаться тем, что девушка тебе, именно тебе хотела отдать то, что отдала…

Он не просил ее об этом, она сама просила, чтобы так случилось. Нет, не его, Боже упаси. Себя? А может быть, того, кто над всеми людьми, невидимый, но сущий? Тот, кого одни признают, другие нет, но мало найдется тех, кто абсолютно всегда, в любой ситуации напрочь отрицает особую, неведомую и невидимую силу. Ее можно назвать как угодно — Космосом, Вселенной. На кого-то или на что-то хочется надеяться в самые отчаянные минуты жизни, разве нет? Чтобы исполнилось самое невероятное желание.

Рита никогда не любила фальши и никогда бы не стала смиренно ожидать исполнения желаний по чьей-то милости. Просто иногда в душе возникала надежда, что ее собственные действия не идут вопреки разуму — и человеческому и мировому.

Какой смысл молить о чем-то и ничего не делать для исполнения — бессмысленная затея. Человек знает, чего хочет, и знает, что может не получить того, что хочет. Люди, верующие в Бога, объясняют себе в таком случае просто: просимое тебе не полезно, потому тебе оно и не дано. Если ты не получил то, что просишь, это может оказаться тебе во благо, если иметь в виду последствия.

Феромоновую приманку, которая выпала девушке накануне встречи с Решетниковым, она восприняла как знак свыше-действуй, Рита. Она воспользовалась случаем. Но Саша Решетников никогда не узнает об этом. Это ее тайна и больше ничья.

Рита почувствовала внезапный озноб, словно в предчувствии чего-то. Доверять собственной интуиции ее научил Сысой Агеевич, она прислушивалась к себе внимательно, иногда ей даже это мешало… Вот уж правду говорят — меньше знаешь, крепче спишь.

— Вот, полюбуйся, Рита! — Серафима Андреевна вернулась за стол. Она щелкнула золотым замком на альбоме, обтянутом пурпурным бархатом. Раскрыла на середине и вынула фотографию, вложенную между плотными альбомными страницами.

Рита взяла карточку и поднесла поближе к глазам. На нее смотрел потрясающей красоты мужчина. Бородатый Решетников.

— Ты почитай на обороте, как он себя именовал! Я разрешаю, Рита.

— А я? — нахмурил брови Саша.

— Это, сын мой, уже не твоя вещь. Ты мне подарил карточку, и ты мне ее подписал. Я вольна распоряжаться тайной переписки, поскольку эта вещь моя! — Серафима Андреевна вздернула подбородок и поджала ярко накрашенные губы.

Рита перевернула фотографию. Там, на фоне штампованного миллион раз логотипа «Кодак», толстым фломастером было написано то… от чего у Риты задрожали руки. Она чуть не выронила фотографию. Не желая показывать, что руки ходят ходуном, Рита опустила карточку на стол, но глаз от нее не отрывала. Ей показалось, весь воздух из легких со свистом вырвался наружу, теперь ей больше не вдохнуть в себя ни капли.

Она не отрывала глаз от подписи под двумя строчками текста, который ей совсем не был важен. Рита знала, что за ней наблюдают оба Решетниковы, мать и сын, они что-то говорят… Вероятно, спрашивают… О чем, о чем они могут спрашивать? Сейчас, когда вот здесь жирными, крупными буквами, синим фломастером написан ответ, который она искала столько времени.

«ОБ». Эти две буквы. Синим фломастером.

Так вот кто он, ОВ! Саша Решетников.