Предвыборная страсть

— И мне тоже, — он говорил совсем тихо, казалось, она не слышала, а чувствовала его голос. Сердцем чувствовала.

— Я с ума схожу, любимый…

— Я тоже. А ты не боишься, что лучшие люди неправильно поймут тебя, Лера?

— Я не думала об этом. Если б кто-то другой был, тогда наверное… И не хочу думать. Ты вспоминал тот вечер? Наш последний вечер перед разлукой?

— Да. Он был для меня спасением. А еще ты мне часто снишься. Именно такой, какой была тогда.

— Неужели? И какая же я в твоих снах?

— Такая, как сейчас… Как два часа назад. И как тогда. Ничего подобного я больше ни с кем не чувствовал, только с тобой. Когда во сне увижу твои зеленые глаза, становлюсь таким счастливым, что просыпаться не хочется. А недавно ты приснилась мне грустная, и я плакал во сне. Представляешь?

— Ты тоже мне снишься… Только редко. Почему-то во сне забывается все плохое, остается только прекрасное.

— У тебя ладони… — он облизнул пересохшие губы. — Горячие…

— И у тебя… и весь ты… и я тоже…

Она еще сильнее прижала свои ладони к его плечам, будто хотела взлететь, опираясь на них. И вдруг судорожно прильнула к нему всем телом, существом, всем сердцем.

Он машинально опустил ниже свои ладони, притянул, привлек ее, дрожащую. Это продолжалось мгновение, а потом она отстранилась, с невыразимой мольбой посмотрела ему в глаза. Но не смогла сказать, что еще чуть-чуть, и она застонет, закричит, вырываясь из тесного, душного зала в кипящее блаженство без пространства и времени.

Андрей понял ее. Он и сам чувствовал то же.

Она еще раз глубоко вздохнула, взмахом руки откинула волосы назад, виновато улыбнулась.

— Извини… Я должна покинуть тебя. Пожалуйста, приходи завтра.

— Лера…

— Извини, — прошептала она.

Стригунов с немалым удивлением наблюдал, как мэр Прикубанска подбежала к столу, схватила свою сумочку и ринулась к выходу…

Андрей Истомин шагал по пустынной улице, и губы его шептали только одно слово: Лера… Лера…

23

Черная «волга» с легким шелестом катила по ночной улице, освещенной резким голубоватым светом фонарей. Борис Агеев развалился на заднем сиденье, тупо глядя в затылок жене, которая сидела впереди, рядом с Геной Бугаевым. Гена решил сам сопровождать мэра домой, опасаясь, как бы снова чего не вышло. Он не задавал лишних вопросов, но Борис чувствовал — Гена сомневается в его искренности.

Это была «волга» Бориса. В 91-м Стригунов, предчувствуя разгон КПСС и подготавливая свой отход на «Импульс», продал часть машин из автопарка горкома сотрудникам завода. Одну из них купил Агеев. Хоть в чем-то не уступает жене! У нее тоже черная «волга», но служебная. А у него собственная! Непривычно ехать в своей машине пассажиром. Но что поделаешь, он крепко выпил, Гена не позволил сесть за руль.

Наверное, он прав. Хотя… Что пил, что не пил — на душе все так же отвратительно. И чем ближе к дому, тем хуже.

Надо было придумать что-то убедительное, объясняя свой дикий поступок днем. Но зачем? Завтра все равно станет ясно, почему он так поступил. Многое завтра станет ясно.

А если прямо рассказать обо всем? Об Анжеле, кассете, условии шантажистов? Чушь! Легче не станет, просто завтра наступит сегодня, сейчас. Ну, и что он выиграет? Черта лысого!

— Я поражаюсь вашему уму, Валерия Петровна, — с восхищением басил Гена. — Гениальная идея! Вашурин распетушился, уже не сомневался, что сейчас всех очарует и поведет за собой. И тут появляетесь вы! Полный триумф! А как он с трибуны сверзился, прямо как результат выборов.

— До выборов еще две недели, Гена, — вздохнула Агеева.

— А Борис Васильевич здорово меня купил. Я уже поверил, что вам нездоровится: лицо опухшее, руки трясутся…

— Так и сказал?

— Именно так! Вы, Борис Васильевич, большой шутник, — Гена повернулся к Агееву.

— Ты лучше на дорогу смотри, — мрачно посоветовал тот. — Все мы шутники… когда приспичит.

— Похоже, тебе здорово приспичило, Боря! — резко бросила Агеева. — Ты видел когда-нибудь, чтобы у меня руки тряслись?

— Не всегда же они у тебя не будут трястись, — после недолгого раздумья пробормотал Агеев.

Гена сердито засопел, но промолчал, глядя вперед. Он давно уже не сомневался, что в мире правит несправедливость. Вот сейчас рядом с ним сидит самая красивая женщина Прикубанска (Гена верил в это с той минуты, когда впервые увидел Агееву), он бы такую на руках носил и каждый день облизывал снизу доверху. Но об этом и мечтать не приходится. Потому что у нее есть муж, какой-то мужик лет сорока, который запросто может сказать о ней любую гадость. И не вмешаешься ведь, не разъяснишь, как нужно разговаривать с этой восхитительной женщиной! Потому что нет в мире справедливости! Подъезжая к дому Агеевой, Гена уже знал, что потом отправится в казино «Кавказ» и там хоть немного восстановит попранную справедливость. Прибьет какого-нибудь сутенера или слишком наглому охраннику выбьет зубы. А если попадется на глаза сам Лебеда, припомнит ему злобный взгляд в вестибюле ДК.

— Спасибо, Гена, — поблагодарила Агеева, когда «волга» остановилась у подъезда. — Борис сам загонит машину в гараж. Кстати, а как ты будешь добираться домой?