Первое, что чаще всего делают родители, — так это обесценивают чувства своих детей. Как будто из-за того, что они слишком малы, и любить, и дружить, и ревновать, и ненавидеть, и сопереживать они могут лишь «по-детски». Но чувства у всех одинаковые. Все умеют любить, злиться, чувствовать боль. И детские чувства порой даже сильнее наших, потому что они искреннее, чище, глубже. Дети пока не научились от них закрываться. Поэтому их первая «детская» любовь гораздо более настоящая, чем наша с вами «взрослая». Их детские обиды глубже: взрослый часто может оградить себя от обиды, выстроив стену, а малыш не может.
Мы считаем, что имеем право смеяться над их чувствами, над тем, как они видят мир. Имеем право запретить им ругаться, злиться, радоваться тому, чему радоваться неприлично.
Мы считаем, что лучше разбираемся в том, что они чувствуют, насколько это сильно, правильно, позволительно. Хотя сами со своими чувствами разобраться не можем. Сами же со своими «взрослыми» чувствами не знаем, куда бежать и как жить. А их, «детские», считаем глупыми, временными, простыми и неважными.
А потом эти некогда маленькие девочки пишут грустные письма. Например, мне приходят такие:
«Моя мама очень хорошая. Я ее люблю. Но до сих пор не могу ее простить. Когда у нас умерла собака, я рыдала в комнате. Мне было восемь лет. А мама вошла и сухо так сказала: „Чего ты ревешь? Подумаешь, псина сдохла! Еще одну купим!“ Прошло уже тридцать лет, а я помню, как она это сказала, и мне тошно. Тошно быть рядом с такой равнодушной и черствой».
«Мы с Женей были влюблены друг в друга еще с садика. Держались за руки, и мама все время смеялась над нами. Мы встречались долго — до старших классов. А потом он ушел к другой. Как потом оказалось, мама собирала наши детские письма друг к другу. Собирала, смеялась (хоть и по-доброму) на кухне с подругами. Даже когда мне было уже много лет. И даже притащила все это на мою свадьбу (а замуж я выходила за другого мужчину!), читала вслух, смеялась, чем довела меня до истерики».
«Мой папа всегда считал, что девочки не должны плакать. Иначе вырастут „неженками“. И даже когда я разбила коленку, мы поехали в травмпункт, где мне накладывали швы, он все время повторял, что я вру, что на самом деле мне не больно. И ругал меня за каждую слезинку».
«Я всегда мечтала быть певицей. И, когда была маленькой, солировала в садике, в хоре. Маме это не нравилось. Она считала это несерьезным, хотя ей постоянно говорили, что у меня талант. Однажды я услышала, как мама рассказывала своей подруге, что из меня ничего „путнего“ не выйдет, потому как я хочу стать „глупой певичкой“. Это так запало мне в душу, что я перестала заниматься в хоре. Даже дома петь перестала. Теперь я, как и хотела мама, серьезный юрист. Из меня „вышел толк“, а я хочу петь. До сих пор. Но не могу. Даже своим детям колыбельные. Не могу и все».
Думаете, это исключительные истории? Нет, вполне обычные. Взрослые не считаются с чувствами детей. Они даже никогда не спрашивают ребенка: «А что ты чувствуешь?» Вот еще! Потому что сами с чувствами работать не умеют, сами свои чувства не принимают. И поэтому детские — более чистые и сильные чувства — высмеивают. Высмеивают, чтобы самим не погружаться в свое собственное болото из боли. Не обесценивайте чувства детей. Примите за правило, что все их чувства:
• уместные;
• чистые;
• глубокие;
• сильные;