Правый руль

Я никогда не рассматривал автомобиль как средство вложения капитала или тем более извлечения прибыли. Чистая затрата, как на еду или одежду. Я всегда продавал их дешевле, чем покупал, притом что машина становилась только лучше. Ведь я следил за ней в срок и любовно, не экономил на ней. Может быть, поэтому я и не стал «барыгой по совместительству», как многие мои знакомые. Я слишком любил свои и чужие машины. Я не могу воспринимать их трезво и отстранённо, как коммерсант смотрит на свой товар.

На неровной грунтовой площадке дремлют разноцветные металло-пластмассово-резиново-стеклянные существа. Одни стоят безмолвно. Другие вздрагивают во сне, вскрикивают сиреной, прогоняя дурной сон про аварию, поскрипывают промерзшими подвесками, перемигиваются весёлыми оранжевыми огоньками. Планета уже подставила свету и теплу очередную щёку, и солнце, до того безуспешно пытавшееся вскипятить Тихий океан, наконец дотягивается до территории, которую на картах принято обозначать красным цветом. Существа одно за другим просыпаются, вздыхая и откашливаясь на разные голоса, прогревают свои застывшие за ночь внутренности. Оживают, разминаются и постепенно расползаются. Едут поодиночке, собираются в ручейки, которые вливаются в широкую реку, отмеченную красными огоньками стоп-сигналов и бело-жёлтым светом фар. Им всем нужно в центр города, куда их тянет невидимый огромный магнит. Вечером магнит сменит плюс на минус и начнёт выплёвывать машины обратно. Так спрут играет щупальцами, то расправляя их, то снова поджимая.

Я иду утром по стоянке и поедаю их глазами и ушами. Слышу, как где-то с ходу завелся бензиновый моторчик небольшого объёма, а вот, коротко чихнув, затарахтел джиповский дизель. Проходя мимо, касаюсь их сонных, живых, теплеющих тел.

На их трупы я не могу смотреть спокойно. Не могу и отвести взгляд от их искорёженных металлических тел, залитых нефтяного происхождения кровью. Русские машины слишком стремятся выжить сами. «Японки» погибают по-самурайски. Они, готовящиеся к смерти каждый день, в любой момент согласны развернуть своё последнее одноразовое знамя подушек безопасности и не надеются остаться в живых. Они сминаются сразу, только бы уберечь находящееся внутри мягкое, уязвимое, несовершенное, бесформенное, безумное мясо моллюска. Я вижу, как согласно в последние секунды жизни автомобиля работали его поршни и клапана, крутились на бешеной скорости колёса, пока этот самоубийственный полёт не был прерван встречей с другим автомобилем или столбом. Металл кричал, агонизировал, разрываясь и складываясь. Машина напоследок спешила убить себя, сложившись в гармошку и максимально погасив деструктивную ударную энергию, только чтобы уцелел находящийся в черепке салонной капсулы.

Авария — это победа энтропии над организованностью. Перекрученные железо и плотские связки с мышцами, потёки масла и крови на равнодушном асфальте. Я люблю некрофильские телепередачи, показывающие последствия дорожных происшествий. Они показывают настоящую жизнь. Пусть лишь одну её сторону, и в основном — изнаночную. Но всё же именно настоящую жизнь, до которой далеко виртуальным лакированно-паркетным новостям госканалов. Эти передачи интересны тем, что они показывают машины и людей в экстремальных состояниях — на грани и за гранью.

Машина дала мне чувство свободы и чувство ответственности. Она кодирует меня от пьянства и излечивает от депрессии. Она увеличила мои размеры, превратила меня в стремительного кентавра, расширила границы дозволенного.

Она — чуть ли не единственное, что примиряет меня с действительностью.

Глава пятая Они хотели как лучше

В социальных процессах не всё можно объяснить абсолютно рационально.

Сергей Князев, доктор юридических наук, Владивосток, 2007

1

— Чего хулиганим? — спросил гаишник, часто дыша. Ему пришлось выскочить из зарослей на противоположной стороне дороги. Он был не первой молодости и толст, вот и сбил сразу дыхание. А я действительно хулиганил, вольготно летя по пустой «горностаевской» трассе, ведущей из города к пляжам Шаморы. Превышал скорость, обгонял через сплошную. Своих проступков не отрицал, но тратить время на визиты в ГИБДД и тем более лишаться прав очень не хотелось.

Сев в гостеприимную машину гаишников, из скромности спрятанную в лесу, я после короткого иносказательного диалога положил в бардачок (избегая передавать из рук в руки и произносить лишние слова) «пятихатку». Получив назад свои документы, вышел. «Постарайтесь больше не нарушать!» — напутствовал на прощание бессовестного взяточника-нарушителя беспринципный оборотень в погонах.

Стыда и раскаяния я не чувствовал. Только досаду за то, что попался.

2