Правый поворот запрещён

— Назаркевич. Единственная реальная версия. Косвенных улик достаточно. Если отвлечься от иных возможных толкований, то голая схема выглядит так, — приблизив лицо к Щербе, Скорик поднял палец. — Кубракова и Назаркевич не терпят друг друга. Но он, так сказать, в этой ситуации сторона зависимая, страдающая. Итак, он во вторник утром везет ее в Богдановск. В ночь со вторника на среду ночует где-то поблизости в машине, скажем, в какой-нибудь лесопосадке под Богдановском. Утром в среду возвращается в Богдановск, забирает Кубракову, убивает и едет домой. По дороге попадает в аварию. Нам же он говорит, что домой он вернулся накануне, во вторник, а в среду, дескать, снова поехал в Богдановск, однако едва выехал, как врезался в «Москвич» какого-то майора Агеева, бьет его машину, но тот так любезен, что на буксире отвозит Назаркевича домой. Для меня этот майор — подпоручик Киже. Назаркевич ничего о нем не знает и посему предъявить нам его не может. Поэтому я вывожу мифического майора Агеева за скобки. На чем стоит версия «Назаркевич»? В его машине найдена докладная на имя Кубраковой с ее «пальцами». Есть дата: 13-е, то есть воскресенье, за два дня до поездки в Богдановск. В машине Назаркевича Джума обнаружил и колпачок от баллончика с газом, и каскетку. В подобной директор завода Омелян видел водителя красных «Жигулей», в которых сидела Кубракова. Такая же каскетка была на голове шофера, приехавшего к обрыву с женщиной тоже на красных «Жигулях». Это — показания рыбака. У Назаркевича «Жигули» красного цвета. Слова Назаркевича, что он из Богдановска вернулся в тот же день, во вторник, подтверждает только его жена. И, наконец, фраза Назаркевича на кассете автоответчика: «…вы еще об этом пожалеете». Угрожающий смысл этих слов подтвержден и недвусмысленной интонацией. Вы прослушивали кассету?

Щерба кивнул. Он внимал Скорику, не перебивая, иногда поглаживал щеку, словно пробовал, хорошо ли выбрит.

— Вернемся к докладной. С чего бы брать ее с собой в однодневную поездку? Никакой срочности в ее содержании нет, — продолжал Скорик. — Я нахожу одно объяснение: под каким-то предлогом он свернул с трассы к реке, к обрыву, сунул Кубраковой эту бумагу, чтоб отвлечь. И когда она достала очки, плеснул ей в лицо газом.

— И не заметил, что она уронила очки?

— Может краем сознания и заметил. На мгновение, поскольку был запрограммирован на главное — столкнуть поскорее в воду. Он был заполнен и другим: как можно быстрее убраться с обрыва. Тем более, что человек он нервный, легко возбудимый. Но как Назаркевич заманил ее к реке? Рыбак видел, что мужчина поднял капот машины и копался в двигателе. Назаркевич мог сказать своей пассажирке, что забарахлил мотор, зачем, мол, стоять на трассе и глотать пыль, пока он будет устранять неисправность, неизвестно, сколько на это уйдет времени, не лучше ли сделать это у реки.

— Что ж, довольно гладко, — сказал Щерба, но поморщился.

— Вы, конечно, будете искать прорехи? Но так я никогда не выберусь из этого дела! Конечно, прочих тоже нельзя вычеркивать еще: директор НИИ Яловский, ночной вахтер института и бывший сотрудник НИИ Вячин. Но надо остановиться на чем-то самом реальном… Мне нужен ордер на обыск у Назаркевича.

— Идите к шефу, просите. А как с мерой пресечения? Подписка о невыезде?

— Еще не решил… Кстати, — вспомнил Скорик, — такая деталь: по свидетельству секретарши, когда Кубракова была в Германии и накануне ее отъезда в Богдановск Назаркевич интересовался ею — звонил, заходил в приемную. Хотя при их взаимной неприязни он, казалось, должен был избегать встреч с нею…

— Разрешите?

— Входите.

— Моя фамилия Вячин. Приглашали? — он протянул Скорику повестку.

— Садитесь, Николай Николаевич. Я должен был срочно уехать, так что извините. У вас, наверное, тоже бывают срочные командировки? — улыбнулся Скорик.

— Случается.

— Вы недавно, кажется, в Польшу ездили?

— Ездил.

— Какого числа вы уехали?

— Семнадцатого, в четверг.

«Кубракова убита в среду», — вспомнил Скорик.

— Николай Николаевич, я веду дело по поводу гибели Елены Павловны Кубраковой. Нас интересуют свидетельские показания. Ваши в том числе.

— Естественно. Но я свидетель относительный. Я давно не связан с институтом.

— Когда вы узнали об этом несчастье?

— Едва вернулся.

— От кого?

— У меня в кооперативе работает сотрудник НИИ Лагойда.

— Почему вы ушли из НИИ?

— На этот вопрос, простите, отвечу вопросом: почему из НИИ и проектных институтов инженеры бегут в кооперативы? У меня и Назаркевич работает. На договоре, как и Лагойда.

— Вы хорошо знаете Назаркевича?

— Достаточно.

— Что вы можете сказать о нем?

— Очень способный химик.

— А как о человеке?

— Вспыльчив, несдержан, чрезвычайно самолюбив. Но все люди не могут быть одинаковы. Он — такой, кто-то иной. Тут уж кому что Бог дал. Иначе было б скучно жить.

— Николай Николаевич, какие у вас были отношения с Кубраковой?