Правый поворот запрещён

— Гемартроз. Это кровоизлияние в сустав… В ординаторской неудобно, люди заходят. У меня есть ключ от учебной комнаты. Кафедральных сегодня не будет, — он повел Скорика по коридору и отпер дверь с табличкой «Учебная комната № 3». Здесь было два стола, несколько стульев, на стенах развешаны плакаты-пособия. — Как сказать ему, — кто пришел? — спросил врач.

— Скажите, человек по важному делу…

Назаркевич вошел без стука. На нем был синий спортивный костюм, правая штанина задрана, на ноге фиксирующая лангетка. Вошел он осторожно, опираясь на палочку.

— Вы, что ли, ко мне? — без всякого интереса осведомился Назаркевич. — По какому случаю?

— Я из прокуратуры, Сергей Матвеевич.

— Чем могу быть полезен? — говорил Назаркевич как бы сдерживая заранее возникшую неприязнь к человеку, потревожившему его в больнице.

— Я по поводу Елены Павловны Кубраковой, — Скорик достал из кейса бланк протокола допроса и еще какие-то бумаги, поверх положил очки Кубраковой. Назаркевич равнодушно скользнул по ним взглядом. — Вы знаете, что с нею произошло?

— Знаю, но без подробностей.

— Откуда?

— Сказала жена, а ей кто-то звонил из института, — он посмотрел на Скорика так, словно сказал «Что же ты так туп, братец! Не мог просчитать такую примитивную информационную цепь!».

— Сергей Матвеевич, Кубракову вы отвозили в Богдановск?

— Я.

— Когда?

— Во вторник, пятнадцатого.

— По ее просьбе?

— Я ехал по своим делам. А она, так сказать, с оказией.

— По каким делам вы, если не секрет?

— На мехстеклозавод. Заказать специальные реторты.

— Заказали?

— Нет. Нужный мне мастер был в отгуле, — Назаркевич отвечал легко, как бы забавляясь. Худое, нервное, подвижное лицо его успокоилось, словно этот разговор стал для него развлечением.

— Каким образом вы узнали, что он в отгуле?

— У начальника смены… Что еще вас интересует? До какого конца желаете добраться? — в его глазах вспыхнуло озлобление, лицо стало каким-то асимметричным.

— Когда вы вернулись из Богдановска? — Скорик сделал вид, что не заметил язвительного тона.

— В тот же день поздно вечером.

— И больше туда не ездили?

— Пытался на следующий день. Я уже говорил об этом вашему милиционеру… На пятидесятом километре попал в аварию.

— Каким образом?

— Навстречу шел «Москвич», я тормознул, но влетел в лужицу масла. Меня развернуло в сторону «Москвича». Чтоб избежать лобового столкновения, я вывернул резко вправо и полетел за столбики в кювет. «Москвич» я все же зацепил: помял ему левое крыло и разбил фару. Себе искалечил радиатор и колено. Достаточно этих деталей?

— Вызывали ГАИ?

— Нет. Разошлись полюбовно. Я ему — шестьсот рублей, он меня отбуксировал домой. У меня тосол вытек.

— Кубракова знала, что вы должны на следующий день опять поехать в Богдановск?

— Нет.

— А с кем она собиралась возвращаться из Богдановска?

— Понятия не имею.

— Но если бы вы доехали туда благополучно, забрали бы ее?

— Возможно.

— Номер «Москвича» не помните?

— Не до этого было.

— Какого он цвета?

— Светло-салатовый, старый, четыреста восьмой.

— Кто его владелец?

— Майор. Агеев Витольд Ильич.

— А где служит?

— Вы еще спросите, какая у него жена: блондинка или брюнетка.

— Кстати, какого цвета ваша машина?

— Красная. «Жигули» — тройка.

— У вас с собой было шестьсот рублей, словно вы предчувствовали, на что их придется употребить.

— У меня даже больше было — тысяча двести. Мне сказали, что в Богдановске можно купить скаты дешевле, чем у нас.

— Сергей Матвеевич, какие у вас были отношения с Кубраковой?

— Плохие.

— Не скажете, почему?

— Не сложилось. Мы разные люди.

— А подробней можно?

— Долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз, если понадоблюсь. У вас, наверное, и кроме меня есть кого допрашивать… Давайте я подпишу, что там нужно. Я устал. Тут не прокуратура, больница…

— До свидания, — он встал и опираясь на палку, захромал к двери.

— Сергей Матвеевич, одну минутку, — остановил Скорик, взяв очки.

— Ну что еще?

— Эти очки вам знакомы?

— Похожие я видел у Кубраковой… А может еще где-нибудь, — он усмехнулся и вышел.

Возвращаясь домой, Скорик свои личные впечатления о Назаркевиче совмещал с теми, что набрал от людей, знавших Назаркевича по институту. «Вспыльчив, нервозен, что-то психопатическое в нем есть, — вспоминал Скорик неподвижное худое лицо Назаркевича, какую-то сумасшедшинку, вспыхивавшую порой в глазах. — Неудовлетворенное тщеславие, постоянное ощущение непризнанности, обойденности на фоне абсолютной уверенности в своей незаурядности? И убежденность, что во всем этом повинна Кубракова?.. На все мои вопросы отвечал гладко, никаких противоречий. С одной стороны, не скрывал ничего, что я мог бы истолковать не в его пользу, с другой все это выглядит так логично, что и мне зацепиться не за что… Выдвинул алиби: какой-то майор Агеев на светло-салатовом „Москвиче-408“. Попробуй найти этого Агеева»…

— Когда он пришел, Катя была уже одета.

— Ну что? — спросила она.

— Я готов, — он поставил кейс в кресло. — Куда идем, придумала?

— Может, в кино?

— Только не на американский «пиф-паф» и не нашу чернуху. Давай на какую-нибудь мелодраму.