Право на жизнь

Таисья снова рвется в конторку, но женщины ее не пускают. Маня-Ваня: «Рано!..»

М и р о ш н и к о в (обиженно). Я свое слово сдержал, а ты выкобениваешься…

Л ю с я (вырывается). Сюда могут войти!

М и р о ш н и к о в. А я никого не боюсь!

Л ю с я (подходит к двери, громко). А жену? У вас и жена, наверное, есть?

М и р о ш н и к о в. Не жена, а ошибка моей юности. Женился сдуру, а она теперь как старое пальто. И не носишь, и выбросить жалко…

Люся деланно хихикает. Смеется вместе с ней и Мирошников.

Одно слово — кулема!..

В конторку врывается  Т а и с ь я. В открытых дверях толпятся ухмыляющиеся женщины.

М и р о ш н и к о в (не узнав, строго). В чем дело, товарищи?!

Таисья срывает с себя парик. Немая сцена.

З а т е м н е н и е

На лавке перед конторой сидит  З а х а р о в н а. Вокруг нее хлопочут М а н я - В а н я,  Л я д я е в а,  Т а и с ь я  и  Л ю с я. Они готовят к свадебному обряду не старую женщину, а юную невесту в белом кружевном платье. Такую, какой некогда была Захаровна. Поправив фату, она встает, прохаживается перед женщинами. Те одобрительно кивают. Затем, спохватившись, убегают, чтобы тут же вернуться, ведя под руки такого же юного  Н и к о л а я. Он тоже принаряжен — брюки заправлены в начищенные сапоги, новый пиджак с цветком в петлице, застегнутая на все пуговицы косоворотка. Из-под лихо заломленной фуражки выбивается чуб.

Женщины подводят его к невесте, торжественно соединяют их руки. Незаметно исчезают.

Звучит музыка, мелодия их молодости — кадриль. Медленно, не спеша Захаровна и Николай начинают танцевать. Ритм старинной кадрили все убыстряется, и вот они уже стремительно летят по кругу…

З а х а р о в н а. Какое слово ты давеча молвил, Коленька?

Н и к о л а й (танцует). Волшебное — жить!.. Ты должна жить!..

З а х а р о в н а. Ой, Коленька!.. (Счастливо смеется.) Подожди!.. Сердце колготится, сердце… Отдохнем…

З а т е м н е н и е

Из конторки Мирошникова шумной гурьбой выходят смеющиеся  ж е н щ и н ы.

М а н я - В а н я. Ну сейчас она выдаст ему бузды!..

С и м а. А не лезь в чужой огород, козел!

Л я д я е в а. Глаза, глаза-то у него были, когда она парик сняла, — во!..

Л ю с я (хвастливо). Достала я его, по системе Станиславского!..

На лавке, притулившись к спинке, сидит  З а х а р о в н а  — женщина в белом платочке и черном старушечьем платье. На морщинистом лице ее светится тихая добрая улыбка. Рядом, обняв ее за плечи, застыл  Н и к о л а й.

Л ю с я. Все, бабушка!.. (Размахивает подписанным заявлением.) Поедешь вместе с нами!..

Захаровна молчит. Строго молчит и Николай.

М а н я - В а н я. Не боись, поможем тебе на первых порах.

Л я д я е в а. Опять задремала, старая…

С и м а. Бабушка, эй!..

Захаровна молчит, все с той же улыбкой на лице.

Л ю с я (протягивает заявление). Возьмите, бабуля…

Николай бережно проводит рукой, закрывает глаза жены.

(Отшатывается, кричит.) Мама!..

М а н я - В а н я (присматривается). Господи!.. (Шепотом.) Умерла, бедная…

Потрясенные женщины молчат. Только из конторки продолжает доноситься крикливый голос Таисьи да невнятное бормотание оправдывающегося Мирошникова.