Право на жизнь

З а х а р о в н а. Телевизор, кто еще? Юленька не мои сказочки слухает, а то, что ей квадратный бает. И сказочек он поболее моего знает, и музыка в нем грает, и куколки красивые кажет, да и песенку ночную лучше меня пропоет, чтоб глазыньки она закрыла… (Плачет.) Кругом не нужна я… Ни дочке родимой, ни внучкам здоровым, ни крохотульке моей, ненаглядной Юленьке… И в деревню возврату нету…

Николай молча слушает, все так же скорбно склонив голову. Молчат и святые.

Осталось одно — лечь да помереть.

П е р в а я  с в я т а я. А люди куда смотрят?

З а х а р о в н а (кивает на человека, похожего на Христа). Мне теперь один только он и поможет. Люди тут ни при чем.

Пауза.

Так, как же мне дальше быть?

Н и к о л а й (святым). Идите.

Святые не спеша поднимаются. Когда они проходят мимо, Захаровна кланяется им, а второй святой даже целует руку.

З а х а р о в н а (растроганно). Спасибо за участие… Спасибо, милые. Спасибо…

Святые удаляются. Захаровна и Николай остаются одни. Молчат.

Так как мне дальше быть-то, господи?

Н и к о л а й (другим голосом). Не узнала меня, Даша? Дашенька… (Снимает с головы венец.)

З а х а р о в н а (всматриваясь, неуверенно). Николай?..

Н и к о л а й. Он самый, женушка моя дорогая.

З а х а р о в н а. Коля, но ты же погиб?.. (Кричит.) Я же сама похоронку на тебя получила-а!..

Н и к о л а й. Погиб, в ноябре, под Руссой. Осколком мины шарахнуло сюда. (Показывает.) Прямо в горло.

З а х а р о в н а. Ох!.. Больно?

Н и к о л а й. Сперва вроде как ударило несильно. А потом кровью захлебнулся.

З а х а р о в н а. За что так тебя, Коля?

Н и к о л а й. Кто-то же должен был погибнуть. Война — дело серьезное, там по-другому не бывает.

З а х а р о в н а (с робкой надеждой). Теперь я останусь с тобой?

Н и к о л а й. Не могу, но мы еще увидимся.

З а х а р о в н а. Конечно, увидимся, Коленька, милый. Я старая стала. Значит, скоро приду к тебе насовсем.

Н и к о л а й (строго). И думать пока не смей об этом, Дарья.

З а х а р о в н а. Я все уже на земле сделала, все пережила… Да и дома своего теперича нету.

Н и к о л а й. Так уж и надо было тебе уходить?

З а х а р о в н а. Понимаешь, Катя, дочка наша, хотела из-за меня разводиться с зятюхой Ксенофонтовым. А я, чтоб семью им сохранить, не ссорить каждый день, собрала вещички вечером поздним да рано поутру, покуда они еще все спали, ушла. Теперь вот на работу нанимаюсь. Может, возьмут поварихой…

Н и к о л а й (помолчав). Ты всегда вкусно стряпала, Дашенька.

З а х а р о в н а. А как же! Тебе пирожки с картошкой нравились. Чтоб там лучок был пережаренный и перчика поболее.

Н и к о л а й (не сразу). Ты спрашивала, как быть тебе дальше. Отвечу. Ты должна… (Шепотом произносит какое-то слово.)

З а х а р о в н а. Что, что? Не услыхала я, Коля. Повтори.

Николай снова произносит какое-то слово, медленно уходит в темноту.

(Кричит вслед.) Коленька, миленький, повтори-и!..

Николай шепотом повторяет свое слово и растворяется в темноте.

(Горестно.) Не услыхала… (Садится на лавку, на которой сидели святые, молчит, устало уронив голову на грудь.)[2]

Лавка под окном конторы, на дверях которой табличка:

«ОРГНАБОР

Организованный набор рабочих.

Прием с 9 до 17 часов».

В помещение Оргнабора ведет деревянное крыльцо. Раннее утро. На лавке, ожидая, когда откроется контора Мирошникова, рядком сидят  М а н я - В а н я — женщина с мужскими замашками, грустная  Л я д я е в а  и деревенская женщина  С и м а. Последней в этой небольшой очереди дремлет  З а х а р о в н а — старушка в белом, низко повязанном платочке.

М а н я - В а н я. А ты, Лядяева, чего тут спозаранку кучкуешься?

Лядяева безнадежно машет рукой.

Опять с Вовчиком полаялась?

Л я д я е в а (уклончиво). На путину хочу наняться.

М а н я - В а н я. Пришла пораньше, боишься, не возьмут?

Л я д я е в а. Я свое уже отбоялась. Давно не девушка…