Право на жизнь

Т р е у м о в. Не мне это тебе говорить… Лучше бы эти деньги пустить на строительство новых хранилищ, на новые дороги, наконец! Чтобы с уборочной машины на землю не упало бы ни единого зернышка! Вот с чего надо начинать! Кроме всего прочего, этим самым мы вернем людям чувство хозяина земли, а не потребителя верхом на тракторе. Их ржа бесхозяйственности начинает есть изнутри! Про это тоже забывать нельзя!.. В общем, Гаврила Иванович, может быть, освоение новых земель в других областях дело и нужное, но в нашей — не уверен…

К о з и н е ц. Честно говоря, Артем Николаевич, у нас, так сказать, в верхах, тоже мнения разделились. Но попробовать, а потом посмотреть, что из этого получится, мы обязаны. Надо точно знать — будет это выгодно экономически нашей области или следует идти по тому пути, за который ты так горячо ратовал.

Т р е у м о в. Но почему наш колхоз?

К о з и н е ц. Я уже объяснял — ваше хозяйство крепкое, ты мужик вроде с головой…

Т р е у м о в. Нет, Гаврила Иванович.

К о з и н е ц. А в награду — газ от магистрали вам в первую очередь проведем, а?

Треумов молчит.

Я все равно с тебя не слезу, соглашайся.

Т р е у м о в. На меня где сядешь, там и слезешь.

К о з и н е ц. Ну что ты еще хочешь?

Т р е у м о в. Три километра асфальтированной дороги от села до городского шоссе.

К о з и н е ц. Дед, ты слышишь, что этот гангстер требует?! (Треумову.) Ты шантажист, а не председатель советского колхоза!

Ю с у п о в. Он — хозяин!

Т р е у м о в. Это мое последнее слово, так и передайте у себя там, в верхах.

К о з и н е ц. Но я не вправе решать такие вопросы.

Т р е у м о в. А я не знаю, как правление колхоза отнесется к освоению новых земель.

К о з и н е ц. Да… Действительно, там и слезешь. А если грейдерную?

Т р е у м о в. Асфальтированную.

К о з и н е ц. Чем плоха грейдерная дорога?

Т р е у м о в. Тем, что она хуже асфальтированной.

К о з и н е ц. Буржуазное у тебя нутро, Треумов. Ладно, попытаюсь убедить начальство.

Т р е у м о в. Попытайся, Гаврила Иванович. Это у тебя неплохо выходит.

К о з и н е ц. Беспощадный ты человек. Да, еще одно: пока газовики будут вести тебе отвод от основной магистрали, ты обязуешься обеспечить их овощами и фруктами, также дашь лучшую колхозную повариху на все время работ. Идет?

Т р е у м о в. По рукам, Гаврила Иванович.

К о з и н е ц. Пиши расписку.

Треумов пишет расписку, передает ее Козинцу. Тот внимательно читает ее, аккуратно складывает и прячет в портфель. Затем подписывает проект и в свою очередь передает Треумову. Тот также внимательно знакомится с текстом и бережно убирает проект в сейф. Во время этой процедуры бесшумно возникает Куликов, тихо, стараясь не мешать, распечатывает бутылку коньяку, высыпает конфеты из кулька и, почтительно пятясь, исчезает за дверью.

Все, короновал село. Живите с газом!.. (Хохочет.) Ничего сказанул — «живите с газом»? Но — не на газах!

Треумов разливает по стаканам коньяк.

Ну, за то, чтобы все сбылось и всем хорошо икнулось!

Ю с у п о в. Да будет так!

К о з и н е ц. Все. Я погнал. Пока, Артем. Живи дольше, дед. Ох, глаза у тебя хи-итрые!.. (Уходит.)

Ю с у п о в. Шумный человек!..

Козинец неожиданно открывает дверь.

К о з и н е ц. Как ты меня обозвал, дед?

Ю с у п о в. Джигит, говорю, товарищ богдыхан.

К о з и н е ц. То-то!.. (Уходит.)

Ю с у п о в. Богдыхан все время под кайфом ходит?

Т р е у м о в. Жена у него недавно умерла. Теперь выпивает иногда. «Нагрянуло», говорит. Но дело свое в любом состоянии делает и знает его хорошо… Господи, неужели скоро и у нас газ будет?! Знаешь, Василий, когда я узнал, что через область пройдет большая магистраль, я покой потерял! Закрою глаза и вижу: женщины наши дорогие стоят в белых фартучках у таких же белых газовых плиток чехословацкого производства и половником этак в кастрюле с дымящимся борщом помешивают… А на другой конфорке — картошка с салом шкварчит… И никто в селе, ругаясь, не тюкает топором по полену, не тащит из сарая грязные ведра с углем, эх… (Достает из ящика стола валидол, кладет таблетку под язык.)

Ю с у п о в. Сердце?

Т р е у м о в. Валидол запах хорошо отбивает. Мы с тобой сейчас в поле махнем, а я коньяк пил. Бабоньки наши за версту спиртное чувствуют. Скажут, родные мои: «Никак Треумыч с утра глаза залил…»