— Муженек мой горемычный, — говорит женщина, — не оставляй нас, сиротинок. Смотри, как хорошо и привольно на свободе. А там тюрьма, неволя. Правда, ты убил солдата царского. Но сделал ты это без злого умысла, ненароком и нечаянно. Зачем же мучиться тебе в заточении вечном и губить несчастную семью?
— Нельзя, родная, — отвечает арестант. — Я обещал.
— Мало ли, что ты обещал, — продолжала жена. — Если не вернешься к ним, то никто не сможет сделать ничего. Убежим отсюда, уйдем на вольный Дон. Заживем свободной жизнью. Сыны наши станут казаками удалыми и за тебя царю-батюшке послужат.
Задумался арестант над соблазнительными словами жены.
«Уйти на Дон, зажить вольготно… Но будет ли действительно хорошо там? А совесть? А как же святой поручитель, что сильней всякой тюрьмы и каторги? Что я стану делать, обманув его? Не станет ни удачи, ни радости, ни счастья. Иссохну и сгину я хуже раба подневольного. Недаром же князь сказал: Святой поручитель не допустит обмана…»
Что-то властное, мощное остановило его, направляя разум к истине и правде. И сказал арестант:
— Нет, святитель Николай не допустит. Я должен поступить по правде и совести.
И на другой день попрощался с семьей:
— Тяжело мне расставаться с вами, но чувствую, что совесть моя спокойна. Верю, что мой великий поручитель спасет меня от дальнейших бед и несчастий.
Через два дня он уже снова был в Москве. Пришел в тюрьму за час до того, как подъехал Ромодановский.
— Я, — сказал князь встретившему его смотрителю, — ехал мимо тюрьмы и вспомнил про колодника, который заручался порукой угодника Николая. Срок кончился. Вернулся он?
— Да, ваша светлость, — отвечал смотритель, — поразительный пример. Он вернулся в срок и теперь снова в тюрьме.
— Похвально! — воскликнул князь. — Сегодня же увижу царя и расскажу ему об этом редком случае.
На другой день тюрьму облетела весть, что царский посланец увез арестанта во дворец.
А когда тот вернулся, его расспросили, что говорил ему царь-батюшка.
— Наш государь, — отвечал арестант, — сам пожелал узнать о моем преступлении. Потом, выслушав мое признание, сказал, что сократит мне срок. Тут арестант перекрестился и с чувством добавил:
— Слава Чудотворцу Николаю, который в трудную минуту помог мне побороть искушение.
Вскоре арестанта освободили, и он вернулся к красавице-жене и детям.
Старец Даниил
Старец Даниил родился в приходе Успенской церкви. В детстве был смирным, незлобивым, грамоте не учился. Его холостого призвали на военную службу, в ратники, а потом определили в артиллеристы. Его судили за намерение уйти со службы для пустынножительства и отправили в ссылку в Нерчинск на рудники.
На винокуренном заводе Даниил работал несколько лет под начальством пристава, который с охотой его мучил. Пристав называл его святошей, посылал на самые тяжкие работы, но Даниил исполнял все неукоснительно, а ночи простаивал на молитве.
Ел только хлеб с водой. Днем, когда все отдыхали, он уединялся для молитвы. Пристав насмехался над ним:
— Ну-ка, святоша, спасайся на каторге!
Однажды, зимой он посадил его, обнаженного, на крышу своего дома, велел поливать его водой из шланга и кричал ему:
— Спасайся, Даниил, ты святой!
Тот ничего не отвечал, а только молился о нем Богу. Но Бог наказал жестокого пристава: у того вдруг повернуло голову, да так, что лицо оказалось сзади.
Жена стала укорять его за неповинного старца. Тогда он приказал позвать к себе Даниила и попросил у него прощения — и после этого выздоровел и начал уважать старца.
А когда пристав с кучером сбились с дороги и попали в буран, то он опять заочно попросил прощения у старца, обещая отпустить его — и они вдруг очутились рядом с дорогой и были спасены.
Пристав написал губернатору, что Даниил не способен к работе, и отпустил его на волю.
Старец переселился в Ачинск и построил себе маленькую келью. Потом переселился в дом купца Хворостова, где также поставил келью, в которой двоим нельзя было поместиться.
Он трудился: по ночам копал в огородах, чтобы его не видели за делом, косил и жал в поле до изнеможения, немного отдыхал и обедал хлебом с водой. Перед тем как поесть, он под пояс забивал деревянный клин, чтобы меньше помещалось.
В последние годы он жил в деревне Зерцалы у крестьянина, и здесь келья его была настоящим гробом. В своей келье он мог поместиться только стоя на коленях для молитвы. Окошко — в медный гривенник. Эта келья, говорят, сохранилась. Даниил более двадцати лет носил тяжелые железные вериги и берестовый пояс, который уже врос в его тело. С ним его и похоронили. Еще он носил на теле железный обруч.
Вериги Даниил незадолго до смерти с себя снял, объяснив это так:
— Любезный брат, потому я снял с себя вериги, что они не стали уже приносить мне пользы: тело мое так к ним привыкло, что отнюдь не чувствует тяжести.
Тело его было как восковое, лицо приятное и веселое, с легким румянцем. Он постоянно постился, исповедовался и причащался Святых Тайн.