Правда во имя лжи

Она погрозила Борису кулаком: тише, мол, болван! – но тот был слишком занят подбором английских слов и ни на что прочее не обращал внимания.

– Хэлло, Сидней! Из ит хаус оф мистер Полякофф? Иес? Вер из мистер Полякофф? Вот? Ху а ю? В смысле, ху я? Я, то есть ай эм хиз бизнес-партнер! Ай эм хиз френд. Из России! Фром Раша!

– Фром Раша виз лав, – пробормотала Лида и тотчас сделала невинное лицо.

– Шоппинг пикчерз, андестенд? Картины, картины покупайт, понимайт? – надсаживался Борис. – Фром Северолуцк! Вот ду ю сэй? Мистер Полякофф из нот хоум? А где его черти носят? То есть это… вер из хи? Ин Раша? Ин Северолуцк? Иес… иес. Сэнкью вери мач. Чао, бамбино, то есть это… арривидерчи, Рома. Тьфу! Гуд-бай!

Он бросил трубку и шумно вздохнул:

– Ит'с о'кей. В порядке, значит. Ух и тупой у него дворецкий или как его там, камердинер! Насилу добился толку. Уехал наш друг в Россию. В Москву, а оттуда собирался прямиком в Северолуцк. По личным делам! – Он хохотнул, подмигнув Лиде: – Знаем мы эти личные дела! Ну, теперь все в порядке. Главное выяснили: ничего не сорвалось, наш френд отбыл ин Раша. Очевидно, виз лав.

– Чему ты радуешься, не понимаю? – холодно спросила Лида. – Ну, нету твоего бойфренда в Сиднее, так ведь здесь его тоже нету! Кстати, а ты ничего не перепутал, Бориска? Может, вы договорились с этим мистером встретиться не сегодня, а вчера или завтра? И не в виду Красных куполов, а где-нибудь в другом месте?

– Слушай, не держи меня за лабуха из ресторана, – обиделся Борис. – Мы же интеллигентные люди! Мы с ним железно обсудили: какое число, во сколько, где повидаемся, я даже уточнил, какой костюм наденет Джейсон. Все-таки мы больше года не встречались, могли забыть друг друга. Но он в подробностях объяснил: песочного цвета костюм с однобортным пиджаком, бледно-палевая рубашка и кирпичного цвета галстук. Туфли коричневые типа «мокасины», носки… Эй, эй, Девуля! – испуганно вскричал Борис, увидев, что лицо его подруги вдруг становится «бледно-палевого цвета». – Что с тобой?!

– Ничего… – Лида зажмурилась, подавляя дрожь. – Ни-че-го…

Да нет, быть того не может, таких совпадений не бывает! Ну не могла судьба подстроить ей такую подлянку! Чтобы тот придурок, который приперся в квартиру Евгения и которого она… нет! Быть того не может!

– Девуля! – Чьи-то руки вцепились ей в плечи, тряхнули. – Да ты чего?

Она открыла глаза и тотчас испуганно отвела их. Борис смотрел вприщур, подозрительно:

– Что произошло? Ну, говори, быстро! Я ведь вижу: ты опять что-то натворила!

Она! Она натворила, главное дело!

Лида с силой надавила на болезнетворные точки рядом с большими пальцами Бориса, и его руки разжались. Не взглянув на его искаженное лицо, поднялась с кресла, одернула юбку. С независимым видом пошла из комнаты. В кухне налила себе воды и стала пить мелкими глоточками, пытаясь успокоиться. Но разве успокоишься под пристальным взглядом этого идиота? Он потащился следом и стоит в дверях, прожигая ее взглядом и твердя:

– Девуля, какого черта? Что случилось? Да говори же ты!

– Помолчи! Дай сосредоточиться! – огрызнулась Лида, хотя чего там сосредоточиваться-то? Рухнуло дело, рухнуло… и не из-за нее. Из-за этой чертовой Соньки!

Конечно, она, Лида, ни в чем не виновата. Это старинные грешки ее сестрицы влачатся за ней, цепляются за ноги, сковывают руки и обвиваются вокруг шеи, как телефонный шнур. Она нервно потерла шею, то место, где под сереньким скромным платочком рдела полоса содранной кожи. Ну не свинство ли?! Так все безупречно подстроено, и вдруг…

– Девуля, да что ж ты молчишь?!

В самом деле, тут не отмолчишься…

Небрежно толкнув Бориса плечом, Лида вернулась в комнату, бесстыдно задрала блузку и вновь принялась обматывать вокруг тела бессмертное полотно Серебряковой. Надо действовать, немедленно действовать. Вдруг… Боже ж ты мой, вдруг этот придурок еще жив?!

* * *

В эту самую минуту Джейсон Полякофф очнулся.

Вокруг так темно, что ему сначала показалось, будто он лежит, крепко зажмурясь. Но нет – глаза его открыты и пялятся во мраке. Из сплошной черноты постепенно начали выступать нагромождения каких-то предметов. Джейсон вглядывался в них, слабо водя глазами и боясь повернуть голову, потому что в затылке угнездилась тупая боль, а при неосторожном движении к голове словно прикасались каленым железом. А смотреть было не больно – вот он и смотрел. Тем более что за окном начинало слабо рассветать, и теперь можно не просто догадываться о том, что видишь, но и в самом деле видеть.