Прах

– Декорации я хорошие делаю, – ответил он безупречно спокойным голосом, будто не обвинения выслушивал, а с хорошим знакомым новостями делился. – С душой. А ты, Николай, не серчай на стол, что он тебя цапнул. Примет еще наша сцена, вот увидишь…

И ушел, оставив Берестова беспомощно хлопать губами.

Почти минуту стоял тот в пустом коридоре, подбирая слова, которые мог бы с запозданием швырнуть цыгану. А затем решительно ворвался в мужскую гримерку, где и вывалил их в общую актерскую пустоту.

Коллеги, уже почти переодевшиеся и отмывшие грим, на новенького смотрели молча и настороженно. Слушали, впитывали, и лишь самые возрастные неодобрительно качали головами. Севастьян Григорьевич морщил нос, покрытый венозной сеткой, и на Колю старался не смотреть.

Не дать наговорить лишнего, однако же, попытался лишь молодой Артемка. Притащил аптечку и все перебивал поток берестовской брани глупыми вопросами: «тут больно?», «а так?», «а если пальцы сжать?» Но Николя все равно еще долго не мог успокоиться.

Стол его цапнул, ага! Вы вообще слышали подобный бред?! И как только таким, как этот безродный цыганишка, сходит с рук вопиющая халатность?!

Коллеги торопливо переоделись и поочередно утекли из гримерки, даже не пригласив на пьянку. Попробовал только Артемка, но Коля гневно отмахнулся перебинтованной рукой. Увольте, он сегодня не настроен на общение с бездушными человечками! А уж если Зурало на глаза попадется, так и вовсе за себя не отвечает. Белобрысый, впрочем, настаивать не рвался и вскоре растворился вслед за остальными.

Успокоился Николя только дома, обнаружив в холодильнике недопитую бутылку водки и прямо из горлышка добив ее еще до скромного холостяцкого ужина.

Сны в ту ночь ему приходили недобрые.

Все про зубастые столы и темные кладовки-подвалы, дремучие заболоченные чащи и про забытый с детства страх перед цыганами, средь бела дня крадущими детей. Про их недобрый взгляд и умение сглазить, про воровство и нечистоплотность.

Проснувшись на мятой потной простыне, Коля долго шарил под кроватью в поисках упавшего одеяла и внезапно вспомнил про собственного персонажа «Почвы».

На этот раз трансформация и эмоциональный бартер между актером и ролью происходили быстрее обычного – всего за неделю Коля уже почти перенял у Филипа неприятную привычку покусывать костяшки пальцев на правой руке.

Однако и плюсы такого заимствования Берестов тоже обнаружил. Подобно старшему Карру, он решил начисто отрицать любые проявления того, что слабые духом считают мистическим. Что значило: столы не кусаются, и к травме на сцене может привести не дурной глаз, а лишь халатность особенно приблатненных монтировщиков…

Всю последующую неделю Николя старался не пересекаться с Зурало. Обходил стороной многолюдные перекуры и посиделки, где мог появиться сутулый цыган. Невзначай выспрашивал, убрались ли монтеры со сцены, если шел туда сам. Делал туманные намеки на сомнительное качество «знаменитых» декораций, не упускал случая помахать пробитой ладонью (впрочем, официального хода делу так и не дав) и с удовольствием принимал комплименты своему мужеству и преданности делу.

Однако через семь дней, в вечер следующего представления «Промерзшей почвы», они все-таки встретились. Во время очередного унизительного ритуала, когда вся остальная труппа не пойми зачем ползала на коленях в пыли у ног Зурало и слюнявила грязный фетр.

Встав ровно перед начальником монтировочного цеха, Коля демонстративно одернул шерстяной блейзер. Тот самый, что почти полчаса перед началом не мог найти на положенной вешалке среди прочих костюмов спектакля. Одернул, демонстрируя, что такой жалкой подколкой Зурало ничего не добился и вызвал у Николая лишь жалость.

Цыган спокойно выдержал жгучий взгляд Берестова. Жест с пиджаком вовсе проигнорировал. А затем изогнул бровь, молча интересуясь, не желает ли новичок все-таки присоединиться к обычаю.

На что Николя отомстил элегантно и тонко. Причем не задумывая заранее, а выкатившись на чистейшей импровизации – он приосанился, снял клетчатую кепку, так до конца и не отстиранную от его крови, и неспешно перекрестился по православному обычаю.

У Зурало Годявировича дернулось веко, и Коля с ликованием осознал, что выпад достиг цели.

Пожалуй, теперь ему стоило опасаться от бельмоглазого новых бед, украденный блейзер лишь началом был. Жалким беззубым ответом на его оскорбительный монолог в гримерке, о котором цыгану, конечно, донесли. Да и злобное шипение у туалета тот тоже наверняка расслышал, так чего уж теперь тушеваться? В общем, ответка будет, в этом Николя не сомневался.

И пусть вряд ли конокрад спирта вместо воды в графин наплещет или зонт из нужного шкафа на сцене умыкнет – на такие шуточки только равный с равными решиться может. Так ведь от монтировщика или светлячка куда более жестких «случайностей» ждать можно…