Прах

Он пошатнулся, опершись плечом на холодную стену. Голова кружилась, в глазах рябило и мутно расплывалось, словно он нырнул под воду.

«Главное – не упасть в обморок. Не дай Господи…»

– Я сразу потерял сознание. Только потом я узнал, что все мои приятели разбежались… Как только увидели, что мое тело всплыло вверх. Испугались. Но я…

Он вновь закашлялся, согнувшись, как столетний старик.

– Я… не виню их. Все-таки мы были детьми. Ты была первая, кто кинулся на помощь. Вытащила меня из воды, как котенка… Кто-то из твоих подружек поехал на велосипеде в город… приехала «Скорая». Меня откачали…

Шаркая ногами, он миновал техническое помещение, в котором еще сохранились элементы радиооборудования.

– Ты спасла меня. Я думал, после этого мы подружимся, – шевелились потрескавшиеся губы мужчины. – Я писал для тебя стихи и рисовал картинки… Я носил к твоему дому ромашки… Туда, где был недавно, у твоей матери… Я звонил и убегал… И я кайфовал, потому что ромашки оставались дома. Ты их не выкидывала… Но я был тебе неинтересен. И я стеснялся к тебе подойти… Думаю, ты догадывалась, чьи это проделки…

Его пальцы судорожно сжались, слегка измяв шар, и он испуганно уставился – не порвал ли?

– И когда мои родители сказали, что мы переезжаем в Приморск, я думал, что умру, – горько произнес он. – Я пришел к тебе… Выпросил у мамы денег… Купил настоящие розы… Длинные, алые, как кровь…

Илья остановился, прерывисто дыша. Немного передохнув, он продолжил восхождение. С каждым шагом силы покидали его, и он с ужасом думал, что костлявая с косой буквально дышит ему в затылок. Но умирать, во всяком случае, этой ночью, в его планы не входило. Донести шар до самого верха. Он должен в своей жизни сделать хоть одно хорошее дело.

Ведь добрая старая баба Наташа верит в него.

«Осталось совсем немного… я скоро буду наверху».

– Я признался тебе в чувствах, – снова забормотал Труднов. – Сказал, что, вероятно, мы больше не увидимся. Протянул тебе розы. Ты улыбнулась и покраснела. Поцеловала меня в щеку. Забрала цветы и исчезла. А я на всю жизнь запомнил вкус твоих губ.

Илья оказался в крошечном помещении, под ногами лежала рамка, окруженная запылившимися осколками стекол.

– Таблица освещенности, – машинально произнес он, прочитав заголовок документа. Рядом сиротливо валялись громоздкие часы, заключенные в замысловатую конструкцию, и Илья зачем-то подумал, что они наверняка должны нивелировать влияние гравитации земли. Естественно, часы не работали. Проникающий сквозь узкое оконце лунный свет позволял разглядеть выцветший плакат по технике безопасности, пришпиленный к облезлой стене.

– Я уехал, – хрипло продолжил Илья, поднимаясь выше. – И больше мы не виделись. Я никогда больше о тебе не слышал. И только этой ночью я снова тебя вспомнил.

Вскоре он оказался в маячном помещении. Колпака с 360-градусным остеклением над крошечной комнатой уже давно не было. Сейчас здесь уныло завывал сумрачный ветер, ледяными иглами впиваясь в покрытую пупырышками кожу мужчины.

Сощурившись, Илья посмотрел на море. Бугристо-серые тучи исчезли, словно растворившись в предрассветном воздухе. В небе осталось единственное облачко фиалкового оттенка, и оно медленно плыло к берегу, подгоняемое ветром.

– Я любил тебя, – медленно проговорил Илья. – И всегда думал о тебе.

Он переступил ногами и снова с заторможенным видом посмотрел на шар.

– Ты умерла, Аяна? И там… внутри, твой прах? Зачем я должен был принести эту штуковину?

Облако быстро разрасталось, насыщаясь густым окрасом. И оно неспешно двигалось к маяку.

«Я должен посмотреть, что там».

Эта мысль возникла ниоткуда, ее словно принес бесприютно-соленый ветер. Так же, как старательно гонит сейчас сюда густое, как сироп, странное облако.

Пальцы ласково погладили измятый шар, покрытый микротрещинами.

«Это просто старческая причуда. Наталья сама так сказала».

Илья скосил взор на берег. На прибрежных камнях кишмя кишело от диких псов. Обезумев от запаха крови, звери в неистовстве продолжали пожирать тело Бориса.

Где-то вдали послышалось странное движение, сумрак пронзили огни фар.

Затаив дыхание, Илья поднес шар к уху. Прислушался и вздрогнул, услышав тихий шорох.

«Я его не тряс… не тряс… что там может шуршать?!»

Лунного света хватило, чтобы заметить три странные прорези на поверхности шара. Что это?

«Вентиляция?»

Ему стало не по себе. Илья осторожно нажал ногтем, прорвав плотную бумагу шара. Шорох возобновился, вслед за ним – тонкий писк.

Труднову показалось, что разум покидает его, отделившись от черепной коробки, словно воздушный шар, который торопливо направляется в сторону облака.

Между тем облако стало еще ближе.

«Еще минута, и оно накроет маяк, – отстраненно подумал Илья. – Не о нем ли говорила старуха?»

Он увеличил надрыв и мягко снял верхнюю часть поделки из папье-маше.

И остолбенело разинул рот, неверяще выпучив глаза.

Он едва слышал, как на берег выехал полицейский «УАЗ».