Прах

– Пошел на хер, – огрызнулся Борис, и Илья хрипло засмеялся. У него стреляло болью прошитое насквозь плечо, ныла порезанная шашкой нога, пульсировали огнем покалеченные пальцы, но он безудержно смеялся, пока в животе не появились колики.

– Он… Никита не был раньше таким… Все было нормально, – тихо проговорил Борис. – Заткнись, мудак. Ни хрена ты не соображаешь в колбасных обрезках.

Илья перестал улыбаться.

– Ладно. Он просто отверг тебя. И ты ему решил отомстить, верно? Моими руками.

– Верно, – эхом отозвался Борис. – Ты очень проницателен.

Катер качнуло, и плавсредство опасно накренилось, грозясь опрокинуться в ледяную мглу.

– Твою мать! – взвизгнул Борис, остервенело вертя рулевое колесо.

Когда они проскочили вздыбившуюся волну, он сказал со злобным удовлетворением:

– Знаешь что? Я соврал насчет старух. Никита тут ни при чем. Ты е…й психопат. Но ты прав в одном. Мне нужно было разделаться с этим чертовым Королевым. А потом…

Договорить он не успел, так как его перебил Илья:

– Нет, Боря. Это не ты меня вернул к памяти. Все, что со мной случилось, я вспомнил еще там, в камере ИВС. Когда лежал с пробитым горлом. И я мечтал найти вас, ребята.

У Бориса отвисла челюсть.

– Ты все знал?! Тогда я вообще ничего не понимаю. Ты понял, что Цапон хотел тебя кончить, и все равно двинул на берег, ждать лодку?!

Илья долго молчал, затем зашептал охрипшим голосом:

– Когда человек прикрывается потерей памяти, к нему проще относятся. Он для окружающих дурачок. Так, букашка, таракан. И он имеет преимущество перед тем, кто ошибочно его считает идиотом. Я знал, на что иду, и планировал сориентироваться на месте. У меня не было вариантов, я рискнул и выиграл. И ты мне в этом помог. Я просто нутром чувствовал, что будет какой-то сигнал, когда мы сидели там у вас, за столом. Если бы ты не пришел ко мне этой ночью, я начал бы действовать сам. Не врубаешься?

– Ну ладно. Пусть ты всех обманул и отомстил. Прямо герой. Но, твою мать, зачем сейчас мы плывем в Деминск?! Когда на море буря?! Нас может перевернуть в любую секунду!!!

Илья тускло смотрел вперед, на густую пелену дождя, заливающего кабинное стекло.

– Я никогда не забуду, как твой хозяин, этот жирный боров Петр Алексеевич, бросил на пол мою рыбу. Ваш стол ломился от жрачки, и он бросил рыбу, как будто она была вымазана собачьим дерьмом. Едой не кидаются, Боря. Эту рыбу мне дал один очень хороший человек… Он, точнее, она, приютила меня. Она отдала мне последнее. И я до сих пор вижу ее глаза… Я дал слово помочь этой старой женщине в одном деле. Понимаешь?

– Не понимаю. Но я знаю точно, что у тебя чердак снесло. Ты сумасшедший, – фыркнул Борис.

– Кстати, по поводу старушек, – чуть слышно промолвил Илья. Его глаза сузились, как у змеи. – Это ведь ты со своим гомосеком-садистом ловил несчастных женщин. Помнишь, когда я к вам подошел? За рулем «Газели» был ты, Боря. Ты помогал своему сексуальному партнеру удовлетворять его сраные фантазии.

Борис дернулся, словно от удара хлыста, его лицо покрылось мертвенной бледностью.

– Я ничего…

Илья энергично качнул головой.

– Не оправдывайся. И не бойся. Я тебя не убью. У каждого свои недостатки. Ты подонок, и я подонок. Я сегодня ударил старуху и убил четверых человек. Двое из них, тупые мордовороты, вообще получили ни за что. Хотя они знали, чью жопу прикрывали своими тушами. А ты как минимум педик и соучастник многих убийств. Забудем. Так что просто веди катер, ладно?

Борис уставился вперед, боясь пошевелиться.

– Я все помню, – хрипло произнес Илья. – Все.

Плотно сжав губы, он про себя добавил:

«Все, кроме одного. Та девушка… На фотографии. Как ее?»

– Аяна… – выдохнул он и посмотрел на Бориса, который до крови закусил губу.

– Ты слышал выражение: «Не плачь, потому что это закончилось»?

Тот отрицательно покачал головой, взглянув на Илью как на ненормального.

– Чего это ты вдруг?

– Просто так, – вздохнул Илья.

Хрипящее, иссиня-черное море злилось, швыряя в стекло ледяные брызги, но катер продолжал с упрямством параноика двигаться вперед, разрезая носом разгневанно-бушующие волны.

* * *

Ей стоило неимоверных усилий, чтобы подняться с ящика. Некоторое время Наталья безмолвно таращилась на сына, который, скукожившись, как заскорузлый башмак с отслаивающейся подошвой, спал в инвалидной коляске. Слюны натекло столько, что на тощих коленях молодого человека образовалось темное клейкое пятно.

– Извини, что не могу… не могу отнести тебя на матрас, – разлепила губы старуха. – Если я тебя подниму… мы просто упадем на пол. И я больше вообще не поднимусь.

Огарок свечи медленно и тихо умирал. Последний отблеск слабого пламени, блеснув в отражении запыленной пленки на окне, померк. Комната погрузилась в тревожно-прохладный мрак.

– Если… – прошептала Наталья. – Если через час… ничего не будет… я пойду сама.

Посмотрев на свои нелепо торчащие ноги, одну разутую, другую в грязной калоше, она с горестной усмешкой поправилась:

– Точнее, поползу.

Дотащившись до хлипко-продавленного дивана, она обессиленно легла на задубевшее, жесткое от времени и грязи ложе.

– Я просто посплю… Чуть-чуть… и потом пойду…