Прайд Серого Льва

На утоптанной площадке, посередине форта, играла Зоя — и при моем появлении радостно завизжала. Ее тоненькие ручонки обвили мою шею, босые ноги оплелись на пояснице, а чумазая мордашка вплотную приблизилась к губам…

— Это еще что?

Она неумело ткнулась губами в мой рот. Я дернулся, на какое-то время не зная, как поступить — толи оторвать бесшабашную девчонку от себя, и дать ей по одному месту, толи сделать вид, что ничего не случилось…

— Больше не буду… — она сама разжала руки и отпрыгнула в сторону, сделав при этом самый невинный вид.

— У кого научилась? — мой тон не предвещал ничего хорошего, и она на всякий случай отошла еще подальше.

— Ульдэ говорила — вождь тебя любит. Иди и поцелуй — вот я и поцеловала. Нельзя? — она прекрасно понимала, что произошло, но продолжала делать вид совсем уж маленького ребенка. Но я услышал только имя…

— Ульдэ?

Она встала еще дальше и уже на безопасном расстоянии ответила:

— Да. Сказала, тебе светленькие больше нравятся! А темнолицых ты не любишь! Вот! — она демонстративно встряхнула маленькой головкой, и ее встрепанные волосы веером рассыпались по худенькой груди.

Ната, невольно ставшая свидетельницей этой истории, только охнула… Вечером, когда я принес ей сок, она вспомнила об этом событии:

— Как там Элина?..

— Все будет в порядке. Не волнуйся. Их много, все отлично экипированы, одеты. Да там каждый и в одиночку смог бы это сделать! Просто, еще не время возвращаться… Они придут, Натка. Обязательно придут. И ничего с ними не случится.

— Надеюсь. Просто ждать устала… и в этих стенах сидеть — тоже.

Утром к нам пришли гости из озерного поселка — событие, более чем неожиданное… В приближающейся процессии я разглядел Чайку. Женщина поздоровалась со всеми, сняла с плеч массивный тюк и устало присела.

— Хоть бы дорогу проложили… Дар, ты главный — почему не прикажешь?

— Какую дорогу, Чайка? От вас до Форта давно тропа исхожена, удобнее не найдешь.

Я присел рядом.

— Ну, здравствуй, вождь! — Чайка словно нечаянно коснулась меня ладонью. — Далеко живете… И крепко.

— Здравствуй.

Я ответил на пожатие. Она смущенно убрала руку — жест, не замеченный никем.

— Хорошо устроились. Лучше нас.

— Что мешает?

— Сам знаешь, — она слегка нахмурилась. — Святоше не до наших проблем. Он своим орденом занят, новых братьев по вере вербует. Да еще болезнь эта…

— Много набрал?

— Не очень. Молитвами да поклонами сыт не будешь, а просто так, кормить его ораву, тоже никто не станет. Приходится пастырю нашему в прерии выходить — есть то, хочется… А там уже не до его увещеваний — прозевал добычу, остался голодным. Вот и вся молитва…

Я прищурил глаза:

— Значит, не идут впрок его призывы… И, слава богу.

Она рассмеялась:

— Грешник ты!

— А ты?

Она опустила глаза:

— Не напоминай о том… и так тошно.

Я пожалел о своих словах — знал точно, что у нее никого не было. Но Чайка не нуждалась в жалости. Она внимательно посмотрела на бегающих поодаль девчонок — Зою и Карину, и с усмешкой произнесла:

— Красивые… смену растишь?

Намек был ясен.

— С ума сошла? Нет. Просто ращу. Детей в долине едва с десяток наберется, и те — почти как мы. Такое пережить, быстро взрослым станешь. А моих, — я сделал ударение на этом слове — Никем не заменить. Слишком многое мы вместе пережили…

— Прости… Хорошо, что ты о них заботишься. Только, что они видят? Детства ведь нет…

— Что видят? — я на миг задумался. — А все. Траву, которая раньше только под асфальтом была, ручьи, которые не из кранов, а по земле струятся… Реки настоящие — не в кино. Зверей. Знают, как им больно бывает от наших стрел и копий — и зря мучить уже никого не станут. Что такое — зверство! — тоже знают. Это, уже Сычу спасибо — всех научил. А еще — лес знают, деревья, шум ветра, как выжить и как с голоду не умереть… Они много знают!

Она покачала головой, сгоняя улыбку с лица:

— Тебе поэтом быть… Дар, что бы с ними не приключилось, они, все равно — дети. Их учить надо. Понимаешь? Ну, вырастут они здесь, в защите твоей, а кем? У тебя уже есть одна, не поймешь сразу, как и назвать… Я про Ульдэ! Такими хочешь их видеть? Да, природу они видят ежечасно, и умеют многое — не отнять. Но ведь и основы знать надо! Ты не спрашивал — они школу помнят? Читать, писать умеют? А если так дальше пойдет — кто тогда сохранит для будущего все это?

— Читать им нечего. Писать — не на чем. Историю помнить… Какую, Чайка? Ту, что была, или нашу? И как теперь года считать — те, или эти? Когда мы и сами до конца понять не можем, сколько в них месяцев и дней. Когда даже время — и то, другим стало. А ты — школа… Кто учить будет?

— Я.

Она решительно посмотрела мне в лицо:

— Они, — Чайка кивнула на своих спутников. — Сюда торговать пришли. Я — нет. Вещи при мне, хочу просить тебя оставить меня здесь. Для того и шла.

Я подумал, что, считая Ладу, уже две женщины, с которыми я разделил ночь, вскоре станут встречаться в этих стенах… И кивнул.

— Что ж. Может, ты и права. А сможешь ли — твоя забота. Насильно заставлять их за партами сидеть, уже вряд ли получится.

— Сам сказал, ничего нет. Так что, обойдусь без парт. А захотят, или нет — посмотрим…